– Зоя, что такое? – послышался недовольный голосок Понятовской.

– Я уронила бокал, – ответила секретарша ровным, ничего не выражающим тоном. – Приношу свои извинения.

– Какая же ты неловкая, милочка! И убери осколки, я не хочу, чтобы Настя порезалась!

А у девицы, оказывается, имеется темперамент! Я заметила странную ухмылку на лице Зои. Она обернулась в сторону будуара Понятовской и показала средний палец. Что за неприличный жест! А ведь Зоя производит впечатление малоэмоциональной, все терпящей особы. Впрочем, давно известно, что те люди, которые не показывают свои чувства, на самом деле глубоко переживают и загоняют обиду вглубь. Рано или поздно это приводит к извержению.

Зоя улыбнулась, и ее улыбка мне не понравилась. Как будто она что-то задумала! Надо бы держать секретаршу на примете, но пока не стоит говорить о ее поведении Марку или Юлианочке – те сживут несчастную со свету. Не могу сказать, что я не поддерживала Зою – будь я на ее месте, то вела бы себя точно так же. Хотя, скорее всего, уже давно огрела бы подносом по роже Юлиану и, плюнув на все, уволилась. Зоя почему-то не сделала этого. В чем причина – большое жалованье или… Желание быть как можно ближе к Понятовской и досадить панночке Юлианочке?

Секретарша скрылась, я осторожно вышла из гардеробной. До начала нудного приема было около часа. Я спустилась на первый этаж. В доме царила благостная тишина, нахлебники и незваные гости из числа съемочной группы исчезли.

Я прошла в библиотеку – журналы, которые ранее привлекли мое внимание, по-прежнему лежали на столе. Я пролистала их. Так и есть: в некоторых номерах отсутствовало по три-четыре страницы. Они были аккуратно вырезаны.

Так, так, кто-то не заботится о том, чтобы улик не осталось. Журналы раскиданы по всему особняку. На Зою это не похоже – она расчетливая и рациональная особа, журналы будет держать в тайном месте (например, в гардеробной Юлианы). Или анонимщица – не секретарша? Я совсем запуталась. Мне пришла в голову другая мысль – Зоя может быть вполне в курсе, кто отправляет Юлиане анонимные письма, и, зная это, ничего не предпринимает, наслаждаясь мучениями Понятовской.

Затем я отправилась в свои апартаменты – большая кровать, ванная, гардеробная. Дав себе слово, что спать не буду, я прилегла «всего на десять минут» и, конечно же, провалилась в сон. В себя я пришла от стука в дверь. Голова гудела, во рту был неприятный привкус, как будто я надкусила лимон.

– Серафима Ильинична, – послышалось из-за двери. – Это Зоя Штольц. Прием начинается, гости уже собрались. Марк Казимирович просил передать, что все вас ждут.

– Я буду через пять минут, – кряхтя, произнесла я и с трудом сползла с кровати.

Мне потребовалось почти полчаса, чтобы привести себя в порядок. Нет ничего гаже, чем короткий сон вечером. Я натянула темно-синее вечернее платье, накинула поверх него пламенную бордовую шаль, нацепила старинное золотое монисто и огромные серебряные серьги, взбила непослушные волосы в оригинальную прическу, подвела губы и осталась довольна результатом. Из зеркала в ванной комнате на меня смотрела величественная и гордая дама, царица литературного Олимпа, повелительница телевизионной мысли, одним словом – я сама, Серафима Ильинична Гиппиус.

Вылив на себя половину флакона «Шанель № 5» и прихватив огромный черный испанский веер, купленный за два евро на блошином рынке в Париже, неизменный атрибут моей «Ярмарки» (гости всегда вздрагивают и шарахаются, когда я с треском раскрываю его после очередного злобного вопроса), я отправилась на вечеринку. Малая гостиная, в которой проходил прием, располагалась около оранжереи.

Марк встретил меня у двери и галантно поцеловал руку. Режиссер был в белом смокинге, его шею обвивал неизменный шелковый шарф, а в петлице красовалась алая гвоздика.

– Фима, – произнес он, – на этом вечере ты самая красивая женщина… После Юлианы, разумеется!

Вообще-то Марк мог бы и сэкономить на двусмысленном комплименте. Постучав по его плечу веером, я ответила тоном Кармен:

– Не забывай, дорогой, ты женат!

Из малой гостиной слышался шум голосов. Наверняка местная элита была польщена тем, что такой маститый человек, как Михасевич, приглашает их к себе. И тем более если на этом приеме присутствует такая значимая персона, как я!

– Проходи, – Михасевич указал на раздвижную дверь. – Юлиана будет минут через десять…

Наша императрица задерживается. Вполне в ее духе – появляться самой последней, дабы сорвать всеобщие аплодисменты.

Я присоединилась к обществу. Мое появление было встречено всеобщим вниманием, нескончаемыми комплиментами, которые я принимала, снисходительно качая головой, панегириками в адрес моих книг и телепрограммы. Варжовчане были ошеломлены тем, что увидели меня. Я решила не огорчать бедных провинциалов и принялась разыгрывать роль милой столичной дамы.

В гостиной собрались сливки местного общества и самые важные представители бомонда Варжовцов – мэр городка, начальник полиции (оба с супругами, которые с завистью рассматривали резную мебель в гостиной), несколько замов из администрации. Всех их роднило одно – скованность в движениях, слишком раскормленные физиономии и постоянно опустошаемые бокалы, что стояли перед каждым.