– Рада приветствовать тебя дома, доченька! И кстати, отдай свои документы, они пригодятся для идентификации «твоего» тела, – сразу перешла мадам Фиалка на деловой тон.

На зов явился Жорж. Он принес одежду для Веры – та сняла ночную рубашку и халат, в которых сбежала из интерната.

– С покойницей у вас один и тот же размер, – удовлетворенно отметила мадам Фиалка. – Ну что ж, а теперь оставим Жоржа колдовать. Он у нас не только прекрасный повар, но и специалист по трупам.

Весь вечер и ночь Вера провела в комнате мадам Фиалки – бордель снова заполнился посетителями, и со всех сторон слышались разнообразные стоны и крики. Девушка же размышляла о том, правильно ли она сделала, приняв неожиданное предложение совершенно чужой женщины.

На следующее утро мадам принесла ей газету, в которой имелась заметка о судьбе «монашки-убийцы», как именовали Веру в прессе. Тело преступницы, изуродованное до неузнаваемости, было выловлено из Сены. Однако не составило труда идентифицировать труп – на нем была интернатская одежда, а в кармане халата имелись документы на имя Веры Вайнгартен.

– Вот и все, детка, – заявила мадам Фиалка, – полиция закрыла дело в связи со смертью главной подозреваемой.

– Но выходит, все будут считать, что я преступница? – спросила девушка.

– Жизнь несправедлива, – философски ответила мадам. – Зато ты жива и свободна, так что же еще требуется? Сегодня же мы поедем в мой домишко за городом. Жорж и без меня справится с борделем!

Поздно вечером они поднялись на поверхность – там их ждал шикарный автомобиль – и отправились в одно из парижских предместий. «Домишко» мадам Фиалки оказался огромным особняком в классическом стиле. Вера была поражена, а мадам только благодушно заметила:

– Профессия владелицы борделя приносит неплохие дивиденды, детка!

В особняке их встречали несколько слуг и настоящий дворецкий, причем хозяйке оказывали такие почести, будто она была не содержательницей дома терпимости, пускай и самого известного в Париже, а, скажем, английской герцогиней.

Мадам Фиалка показала девушке большую просторную комнату.

– Здесь когда-то жила Бернадетта, – заметила она печально, – однако теперь комната принадлежит тебе...

Вере понадобилось несколько недель, чтобы привыкнуть к своему новому дому, и почти год, чтобы назвать мадам Фиалку «мамой». Это вышло совершенно случайно, за завтраком, и та едва не зарыдала, когда услышала обращение.

– Детка, теперь мы – настоящая семья! – воскликнула она. – И ничто не отберет тебя у меня!

Мадам Фиалка вела своеобразный образ жизни: днем она отсыпалась, а к вечеру исчезала, отправляясь в Париж, где царила в борделе. Вере она запретила появляться там, заявив, что «приличной девушке нечего делать в столь гиблом месте». Вместе с новообретенной дочерью она приняла решение – Вера должна продолжить образование в одной из лучших частных школ Франции. Учебное заведение разительно отличалось от католического интерната – в нем поощряли развитие индивидуальных способностей подростков, уделяли большое внимание гуманитарным наукам и искусству и не применяли телесных наказаний.

Школа понравилась Вере с первого взгляда, и она нашла там много друзей в лице соучеников и преподавателей. Мадам Фиалку все считали богатой вдовой, а Веру – ее единственной дочерью. Мадам выхлопотала через знакомых в министерстве иностранных дел новые бумаги для девушки, и та превратилась в ее родную дочку по имени Вера.

Прошло чуть больше двух лет. В школе Вера увлеклась театральными постановками и иностранными языками – тем, что уже давно занимало ее. Театром в школе руководила мадемуазель Валуа, некогда известная актриса, согласившаяся обучать воспитанников мастерству лицедейства. Преподавательница была чрезвычайно строга и требовательна. Вначале она не обращала внимания на Веру, затем подвергала беспощадной критике любую ее фразу, жесты. И только через много месяцев сквозь зубы заметила:

– Вы уже больше не навеваете на меня скуку...

Такие слова – высшая похвала из уст сдержанной мадемуазель Валуа, и Вера была счастлива.

После премьеры одной из современных пьес, в которой Вера исполняла главную роль, преподавательница вызвала девушку к себе в кабинет. Вера дрожала, предвкушая разнос, но бывшая актриса, как обычно, одетая безупречно, в костюм от Шанель, с мундштуком в руке, произнесла всего одну фразу:

– Подобное я где-то уже видела!

Вере сделалось плохо. Еще бы, сейчас мадемуазель Валуа устроит ей разгром по полной программе и, чего доброго, скажет, что девушке не стоит посещать ее курс.

Но та только лишь задумчиво повторила, теребя бриллиантовую брошь на лацкане пиджака:

– Да, я где-то это уже видела!

Больше она ничего не сказала, а что означали ее слова, Вера узнала пять недель спустя.

Однажды во время репетиции мадемуазель Валуа вдруг пошатнулась, а затем осела на пол. Молодые актеры бросились к ней – преподавательница была в глубоком обмороке. Ее с большим трудом удалось привести в чувство, но, когда кто-то захотел вызвать медиков, женщина слабым голосом категорически запретила.