Шрифт:
Мама сказала:
– Оставьте его пока. Бедный паренек, напуган до смерти. Но ничего, обживется, пока вы в школе.
Полл застонала трагически:
– А нам обязательно идти? О, я этого не вынесу! Да, я не вынесу й разлуки!
– Никуда он не денется, - ответила мама, - здесь будет, когда вы вересь к обеду.
Полл считала часы и минуты. И не только в тот день, но и потом, и после она только и думала про этого свиненочка, который ждет ее дома. Эти думы настолько ее занимали, что у нее не оставалось фантазии для баловства и непослушания. За целую неделю она ни разу не получила линейкой по пальцам и в углу не стояла. Еще она подружилась на всю жизнь с девчонкой по имени Анни Даусетт, которая была старше ее и рассказала как дети рождаются.
– Они из живота, - объяснила Анни.
– Приходит мясник и разрзает тебе живот ножом для разделки туши. Только маме своей не говори, что это я тебе сказала.
Полл не очень-то поверила: будь это правда, то разве могли бы женщины иметь больше одного ребенка? Но все равно это была интересная тема, и вообще Полл чувствовала, что новая школа начинает ей нравиться - даже учительница мисс Армстронг, с ее длинным, мягким, чуть овечьим лицом. А кроме того, Полл гордилась, что ее тетка здесь директриса, ее имя на медной доске при входе. Все побаивались тетю Сару. А тетю Гарриет ничуть; ее в глаза называли мисс Гарри, а за глаза - старина Гарри. Она резвилась с малышами на детской площадке, так что скудные ее волосы лезли из-под шляпы, а в класс она всегда приходила с кульком картошки и пекла ее в печи для тех ребятишек, что жили далеко от школы и не успевали дома пообедать.
Даже Тео почувствовал себя счастливей с появлением этого поросенка. Суматоха и неожиданность, сопровождавшие его появление, помогли Тео пережить тот день, и хотя мысль о позорном розовом девчачьем жилете, что у него под рубашкой, преследовала его во сне и наяву, особенно когда он ловил на себе беглый взгляд зеленых глаз Ноя Багга, - он все же смирился. «Никто ведь не собирается, - говорил он себе, - содрать с меня силой верхнюю одежду?» А если кто-нибудь и пройдется опять насчет его малого роста - что ж, он к этому привык. А теперь и утешение появилось - можно, прибежавши домой, взять на руки поросенка и шепнуть в его висячее ухо: «Мятный поросенок, мятный, а я тоже мятный, нас теперь двое таких в одном семействе».
Мама дала поросенку имя Джонни, потому что (причина, по мнению детей, довольно странная!) он ей чем-то напоминал ее дедушку, котороготоже звали Джон. Спустя недолгое время он научился откликаться на свое имя и прибегал, хрюкая, едва его позовешь. Ночью он спал в ямке под котлом на соломенной подстилке, а днем деловито поспевал за мамой или располагался на коврике перед камином и задумчиво глядел в огонь.
Лили заявила:
– Но, мама, нельзя же держать свинью в доме!
– О, когда я была маленькая, - отвечала мама, - какого только зверья у нас не было! Вороны, ежи, цыплята свежевылупившиеся. К камину, бывало, и не подойдешь.
– Но ведь не с в и н ь и, - сказала Лили.
– А почему бы и нет? Собак держат в доме, а у свиньи, могу тебя уверить, соображения побольше, чем у собак. Думаешь, если свинья, значит, обязательно грязная, - ты это хочешь сказать? Я уверена, мы просто п р и в ы к л и так про них думать. Глянь-ка, за какие-то считанные дни наш Джонни уже научился вести себя прилично. Насчет этого с ним гораздо проще, чем было в свое время с тобой, моя девочка!
Полл хихикнула, а Лили покраснела. Мама продолжала:
– Дай только свинье в о з м о ж н о с т ь быть чистой, и уж она ее не упустит. Про человека не про всякого это скажешь. Отвечайте-ка мне: от Джона пахнет?
И правда, если от него и пахло, то разве что подслащенным молоком и отрубями - все, чем его сперва кормили. Потом, когда он подрос, мама стала варить для него мелкую картошку, добавляла объедки со стола.
– Где есть поросенок, - говорила она, - там нет помойки. А весной придется нам пошарить вдоль межей и живых изгородей, чтобы насобирать ему одуванчиков, осота: поросенку нужно много свежей зелени, чтобы расти здоровым и крепким. Кормежка тут главное дело, - говорила мама.
– У богача доход от капитала, а у бедного с поросенка.
– Как это - доход?
– спросила Полл.
– Да так, - ответила мама быстро.
– Не придавай значения.
– А разве мы бедные?..
Полл сразу подумала про Анни Даусетт. Анни всегда ходила в скрипучих башмаках и в женском платье, только подкороченном, и тетя Гарриет каждый день пекла ей картошку. Еще Полл подумала, не рассказать ли маме про то, что ей поведала Анни. Но решила не рассказывать: считается, что дети этого знать не должны и не знают.
– Б е д н а я - это Анни Даусетт, - сказала Полл.
– Бедность тоже разная бывает, - сказала мама.
Она это сказала в о о б щ е и с тем выражением заботы и смятения, которое у нее теперь часто бывало; дети уже знали: когда у мамы такое лицо, то лучше ничего не спрашивать и не просить.
Даже папины письма не могли ее ободрить, хотя, кажется, должны были. Дядя Эдмунд бросил свою фруктовую ферму, перебрался из Калифорнии в Колорадо и заправлял там каким-то кабачком. И папа с ним. Кабачок принадлежал женщине по имени Берта Адамс, и почему-то дядя Эдмунд тоже стал звать себя Адамсом - с чего бы вдруг?