— А ты не наезжай на меня, если всей правды не знаешь, — ответил Слива.

— А ты мне расскажи, чтобы я знал, — предложил Антон Сергеевич.

Слива затянулся с глубокомысленным видом, устремив свой взгляд в облезлый потолок и начал рассказывать:

— Дело было так, значит. Я ведь тоже когда-то занимался крупным бизнесом, почти как ты, у меня тоже когда-то были немалые деньги. Не веришь?

— Отчего же, верю, — кивнул Антон.

— Так вот однажды один мой хороший знакомый, который потом и стал потерпевшим, предложил мне долю с ним в деле. Мы с ним хотели закупить танкер нефти по низкой цене, а в Москве продать ее в два раза дороже. Чуваку этому я доверял под честное слово, я его давно знал, поэтому без проблем привез ему сто тысяч «зеленых» в чемоданчике и отдал. Прошел месяц, другой, я ему звонить начал, чувствую, прячется от меня, сука, хитрит! Но я его выцепил, приехал, так и так, говорю, мол, что за дела? А он отвечает, что сорвалось все это мероприятие с танкером, погоди, говорит, в другой танкер твои бабки вобьем. Я ему говорю, мол, отдавай мои деньги назад и не нужно мне никакого навара, и дел с тобой иметь не хочу. А он говорит, что, мол, нету у меня сейчас твоих денег, просил меня обождать, говорил, что сам попал по крупному и сидит на мели. Короче, я его пожалел тогда, оставил в покое, все равно для меня эти деньги ничего не решали. А потом один наш общий знакомый говорит, мол, кинул тебя этот чувачок, деньги твои «крутит», а тебя за нос водит. Взял я карабин и поехал к этому чуваку в офис. Приставил дуло к голове, заставил сейф открыть и забрал свои, слышь, братан, свои сто тысяч наличкой. И ушел с деньгами. А этот сука схватил, представь, запись, которую он сделал с камеры наблюдения — как я его карабином в лоб тычу и поехал в ментовку. Меня в тот же вечер скрутили и понеслось, срок, конфискация, вся жизнь рухнула.

— У тебя не только вооруженный грабеж, — покачал головой Антон Сергеевич, — у тебя несколько преступлений, организация банды, я же все твое уголовное дело изучил.

— Да-да-да, — покачал головой Слива, — так оно и есть для постороннего человека. А вот я тебя спрошу — а ты сам никогда не был под следствием?

— Бог миловал, — ответил Антон Сергеевич.

— Вот-вот, — грустно произнес Слива, — на меня столько висяков нацепили, отбили почки, чтобы я подписался под этими всеми делами. Ты чего никогда не слышал как наши менты работают? Меня к блатным в камеру сунули, меня там чуть не «отпетушили», так я согласен был под чем угодно подписаться. Все равно мой срок все поглощал — сидеть мне что за одно дело, что за несколько одинаково. И на волю мне хотелось, ведь я тогда уже остался совсем один на целом свете…

— Погоди, почему ты один остался? — спросил Антон. — А родители твои, твоя сестра Оля? Они что от тебя отреклись?

Антон Сергеевич произнес «родители твои, твоя сестра Оля»… Слукавил. Он с некоторой поры считал Сливянских своими родными, потому что в его венах — он был убежден — текла их кровь.

Слива внимательным взглядом посмотрел на него и спросил:

— А ты что ничего о них не знаешь?

— Нет, о них я ничего не знаю, — ответил Антон, настораживаясь из-за тона Сливы, которым была произнесена фраза, — я тебя сумел разыскать, потому что знал о тебе всю информацию — имя, отчество, фамилию, год и место рождения. Я сразу же к тебе поехал, думал все остальное от тебя лично узнать. Я только тут узнал, как видишь, что есть еще у меня и сестра Ольга.

Слива нахмурился, затушил сигарету и сказал негромко:

— Была…

— Что значит «была»? — переспросил Антон. — Ты что имеешь в виду? Куда она делась?

— Сестра у нас, братан, была. Потому что убили ее…

— Как убили? — не смог сдержаться Антон Сергеевич, вскочил с места.

Он только вчера узнал, что у него есть родная сестра, почти привык к этому факту, представлял ее русоволосой высокой красавицей и вот, не прошло и суток, как сестру у него снова отнимают!

— Как убили? — выдохнул еще раз Антон.

Слива еще больше нахмурился и ответил:

— Мне самому больно об этом вспоминать. Но тебе я не могу не рассказать. Понимаешь, это произошло за год до моего заключения. Она возвращалась со своим женихом из гостей поздно ночью и какой-то подонок пырнул ее ножом в сердце со спины. Ни с того, ни с сего ударил ножом. Погибла наша Оленька, умерла прямо на месте.

— А что же ее парень ничего не сделал? — заметался по камере Антон. — Он-то что?

— А что он? — вздохнул Слива. — «Ботаник», очкарик дохлый. Я Оленьке говорил, что не пара он ей, морда жидовская, но она не слушала. Испугался он, увидев нож у Ольги в спине и убежал. Еще и на похороны заявился гад с цветами. Хотел я ему набить морду, да потом не стал — думаю сам сдохнет. Вот теперь и лежат они все на кладбище — мама, папа, дед с бабушкой и Оленька, а я один на всем свете.

Антон Сергеевич еще больше побледнел. Слива увидел это и пояснил свои слова:

— Отец и мама погибли в автокатастрофе за два года до того как Ольгу убили, дед застрелился, а бабушка после этого недолго прожила.

Антон сидел ни жив, ни мертв. Лежа на койке в провинциальной северной гостинице городка, расположенного недалеко от зоны и наблюдая за ползающим по потолку тараканом, он представлял себе свою встречу с родителями, с сестрой, надеялся — а вдруг и дедушка еще жив? Он представлял, что не будет открываться им кто он такой на самом деле, а просто станет другом их семьи, поможет, если им будет нужно. Надеялся, что заменит в какой-то мере сидящего в тюрьме их «сына». Поэтому ему не сильно и хотелось, чтобы Слива выходил на волю раньше срока — он хотел стать всем Сливянским тем самым, кем он им на самом деле им и был — сыном и братом. Как он ждал этого момента, когда он увидит их всех вместе — кто б это только знал?

А вот какая теперь ждет его встреча с родными людьми — встреча на кладбище с надгробными плитами…

— Ты прости, братан, что я тебе это все вот так выпалил, — виновато сказал Слива, — это как повязку снимаешь, нужно рвануть. А если тянуть, то будет в сто раз больнее.

— Расскажи обо всем этом мне поподробнее, — глухо попросил Антон Сергеевич.

Слива с готовностью кивнул и начал рассказ:

— Деда нашего с тобой партработника сволочи демократы, когда пришли к власти, пригвоздили к позорному столбу, типа, коммунист — из народа кровь сосал, дачи, машины, загранпоездки. А дед, между прочим, честный мужик был, ходил в одних ботинках, костюмов у него было ровно столько, сколько нужно было для его работы. Он искренне верил в то, что когда-то у нас в стране коммунизм построят, себя не жалел. Сам Брежнев им гордился, бывал у нас в доме, чай с малиновым вареньем пил. А демократы эти, тварь эта горбатая с пятном на лысине, деда с должности снял, выгнал с позором из кабинета. Нет бы проводили просто на пенсию, старик бы попереживал, да и занялся бы грядками на даче. Но ему на спину наплевали, да еще грязи ушат на голову вылили. Он взял свой именной пистолет, который ему еще Жуков вручил в Берлине и прямо в кабинете застрелился. Бабушка слегла тогда сразу, а через месяц умерла.