— Здравствуйте, мил-человек, — по-доброму отозвалась она на приветствие. Может быть, уже не первого своего солдата видела здесь. На вопрос, не появлялись ли тут немцы, ответила, показалось, с видимым облегчением: — Уберег Бог от напасти. Хутор наш от дороги вдалеке.

— Мамаша, я не один. У нас командир пораненный. От границы идем.

Почему-то он сразу доверился этой женщине. Глядел на нее и видел свою родную мать в далекой глухой деревушке. Она так же, накинув на рано поседевшую голову старенький ситцевый платочек, выходила поутру доить корову, сыпала крошки квохчущим курам.

С трудом сдержав рванувшийся из груди стон — настолько остро воспринял нахлынувшее на него воспоминание, — Горошкин спросил, не смогут ли бойцы переждать у нее хотя бы денек, а там и дальше пойдут.

— Заходьте, будьте ласка. Несите вашего командира в хату, — женщина проворно отворила дверь.

Но одним днем, как предположил старшина, дело не обошлось. Нога у Ильина разболелась, колено разнесло. Хозяйка отлучилась в село, с нею пришел фельдшер, пожилой полноватый человек. У него торчала одинаковая по длине пегая щетина на голове и бороде. Он беспрестанно двигал по бугристому носу очки в роговой оправе, надувал щеки, фыркал и становился похожим на старого доброго ежа, которого рассердили шаловливые мальчишки. «Хорошо, что вовремя позвали, — бурчал он, ни на кого не обращая внимания, — промедли еще самую малость, прикинулась бы гангрена, там и самому Господу не известно, что было бы с ногой. Может, и отнимать пришлось бы». Покопавшись в ране, вогнав Ильина в полуобморочное состояние, фельдшер смазал ее принесенной с собой мазью, перевязал и напутствовал:

— Товарищ командир, велю вам обязательно лежать неделю, а то и две. Мышцу разорвало, надо дать ей срастись. Не дадите, все повторится. Я еще наведаюсь.

Ильин обещал не ослушаться.

— Мне ведь воевать надо. Без ноги какой я вояка? Через неделю ему, действительно, полегчало. Видно, большим докой в своем деле был старый сельский фельдшер.

Когда капитану стало лучше, Горошкин и Синяев явились к нему.

— Негоже без дела сидеть, — горячо доказывал старшина, будто капитан возражал. — До наших еще когда дойдем-дошкандыляем, а немца и здесь бить можно. Мы с Синяевым все обдумали. Одного кокнем, одним на фронте меньше будет, десяток ухлопаем — десяти не досчитаются.

— Вот как, со мной не посоветовались, а уже все по полочкам разложили, — притворно сердито начал капитан, но в душе был доволен — парни рвались в бой. — Я тоже валялся не зря, многое обдумал. Надо нам вести разведку, добывать оружие и продовольствие. Не хмурьтесь, решение ваше одобряю. Действуем так: вы попеременно возглавляете группы и выходите на дорогу, по которой ехали. Сегодня в ночь и начинайте. На врага идите наверняка, по-пограничному.

После первого поиска Горошкин возвратился раздосадованный и злой донельзя.

— Сначала-то шло гладко, — докладывал он, словно бы с трудом выталкивая короткие фразы. — Выждали одиночную машину. Шофера и второго солдата в кабине уложили разом. Автомобиль в кювет завалился. Мы в кузов, обыскивать. Тут нас и накрыли. До полувзвода. Взяли нас в шоры. Едва отбились. А трех бойцов не воротишь.

Слушая старшину, Ильин себя казнил. Обстановки толком не узнал. Бросил ребят на верную гибель. Противник наступает, постоянно гонит боевую технику и живую силу, подвозит продовольствие. Движение на шоссе активное. Так можно ли рассчитывать на другой результат от засады с отделением бойцов? Ох, эта рана, долго ли еще будет держать его на привязи?

— Жаль ребят, — в задумчивости сказал он, глядя на забинтованную голову старшины, тоже царапнуло осколком гранаты по виску. — Из какого пекла на границе вышли, а здесь не убереглись. Но где бой, там и потери. Без этого не повоюешь. Вот что, друзья… — Ильин поглядел в окно, помолчал и продолжил: — Надо искать людей, тех, кто не покорился, вон как хозяйкин муж. Они ушли в лес, намерены бороться с немцами.

— Выходит, партизанить?

— Не все ли равно, как уничтожать врага? — Ильин ухватился за спинку кровати, подтянулся и сел.

— Ясно-понятно, — поддержал старшина.

— К фронту выходить — тоже силы нужны, — согласился и Синяев. — Будем собирать.

Переговорили с хозяйкой, спросили, не знает ли она людей, которые не намерены отсиживаться в погребах, не смирились, готовы драться с врагом.

— Кое у кого я спрошу, — ответила женщина, будто только и ждала, когда они попытают ее об этом.

Сразу собралась и ушла.

Машину встряхивало, покачивало на ухабах, пружинное сиденье поскрипывало под Богайцом. Но это не мешало ему думать, строить планы, захватывающие дух и воображение. Да, он мог сейчас позволить себе такое — помечтать. Гауптман Зонгер советовал ему: надо понравиться высокому начальству. Богаец, кажется, не подкачал, на него обратили внимание. Своим пребыванием в особняке генерал остался доволен. Всего-то неделю довелось быть рядом, но эти дни запомнились.

А вот гауптману Зонгеру не повезло. Фатально не повезло. Какой-то солдат-пограничник застрелил его. Всюду хотел быть первым Отто Зонгер, любил порисоваться, пустить пыль в глаза. Гордо именовал себя разведчиком, бравировал этим званием. Но по сути-то был обыкновенным диверсантом.

Может быть, сам Бог направлял руку солдата, пославшего пулю в Зонгера? Он освободил Богайца от обязательства поделиться золотом с гауптманом.

Золото, кстати, в руках у Богайца. Спасибо отцу. Он неожиданно для сына появился вместе с важным немецким генералом. Огляделся, пообвык и, разумеется, втихую от немцев вскрыл надежно укрытый тайник. Когда в позапрошлом году пришлось поспешно оставить поместье, отец не вспомнил о нем. Возможно, и помнил, но не успел им воспользоваться. Сыну о нем сказал недавно, когда Леопольд полетел с группой Зонгера. Теперь часть золотишка досталась Леопольду. Так почему, с какого угару он должен был отдавать его Отто Зонгеру? За то, что помог освободить поместье? Его все равно заняли, и не важно, часом раньше или позже.