— Почему вы это предположили?

— С тех пор как она здесь, она не раскрывала рта.

— Это ничего не доказывает.

— Любите вы цветы, сударыня? — продолжал Этьен, обращаясь к больной.

Эстер взглянула на него, и в ее голубых глазах засветилась искра жизни, если не ума.

Доктор повторил вопрос.

Губы безумной зашевелились, и она прошептала:

— Цветы… цветы… это так красиво…

— Вы любите их?

Эстер молчала.

Служители переглянулись, как бы говоря: «А ведь все-таки он заставил ее говорить!… Хоть и молод, а дело свое знает…»

Этьен задал Эстер еще несколько вопросов о ее вкусах и симпатиях, но она, казалось, ничего не слышала.

Однако он не падал духом и продолжал:

— Любите вы музыку? — спросил он наконец, не ожидая ответа.

Эстер вдруг подняла голову.

— Музыка… — прошептала она. — Пение ангелов… Опера… В Опере я его увидела… Потом ночь, после света… после радости горе… Брюнуа… Это там они меня убили… Смотрите… Смотрите… Вот меня несут хоронить…

И Эстер, протянув руку, указала на картину, видимую только ей одной.

Доктор внимательно следил за каждым ее движением. Вдруг рука безумной упала на постель, огонь, горевший в глазах, потух, бледная улыбка появилась на губах, и она начала тихо напевать любимые арии из «Немой».

Две слезы скатились из-под длинных ресниц. Доктор заметил это, и лицо его приняло радостное выражение.

«Она плачет! Я вылечу ее! — сказал он себе. — Бедная женщина! Может быть, я узнаю когда-нибудь тайну горя, которого не мог вынести твой разум».

И он вышел из комнаты Эстер в сопровождении помощника и служителей.

— Лютель, — сказал он одному из них, — я поручаю вам новую пациентку. Обращайтесь с ней как можно мягче.

— Будьте спокойны, доктор. Мы никогда не обижаем больных.

— Я это знаю, но прошу для этой женщины особенного внимания… Не знаю почему, но она очень меня интересует. Мне кажется, что она должна была много страдать. Кроме того, я просил бы вас наблюдать за ней через дверь так, чтобы она этого не знала. Завтра утром вы дадите мне отчет.

— Хорошо, доктор.

Дав еще несколько инструкций, Этьен пошел в кабинет директора, который тотчас его принял.

Директор был ученый старик и честнейший человек. Он ласково встретил молодого доктора и дружески протянул ему руку.

— Что, мой милый, вы хотели поговорить со мной? — спросил он добродушным тоном.

— Да, господин директор.

— О чем же?

— О новой больной, которая вчера поступила в мое отделение.

— Вчера? — повторил директор, стараясь припомнить.

— Ах, да! Женщина, присланная префектурой, не правда ли?

— Да, Эстер Дерие.

— Что же, вы заметили что-нибудь особенное?

— Мне кажется, что ее можно вылечить.

— В самом деле? Очень рад…

— Но я не могу предпринять ничего серьезного, не зная, с какой больной имею дело и не обладая некоторыми сведениями о ее прошлом. Я хотел бы иметь самые точные сведения.

— Разве у вас в книге ничего не записано? Там должно быть извлечение из рапорта докторов префектуры.

— В книге ничего не записано, кроме того, что новая пациентка — секретная.

Директор нахмурился.

— А! Секретная… — сказал он. — Тогда у вас и не должно быть ничего записано.

— Эта женщина привезена вследствие какого-нибудь преступления?

— Не знаю, но сейчас узнаем.

Директор позвонил и велел принести бумаги поступивших накануне больных.

— Вот рапорт, — сказал он, отыскав бумаги Эстер. — Я вам прочту его.

Из рапорта следовало, что Эстер Дерие — сирота — была отправлена в больницу для общественной безопасности, что ей тридцать восемь лет, она больна уже двадцать лет и причиной помешательства является испуг во время пожара.

— Это ложь! — воскликнул Этьен Лорио.

— Ложь? — повторил директор, глядя с изумлением на молодого доктора. — Разве вы не видите, что это официальный рапорт, подписанный врачами префектуры?

— Знаю, но врачи префектуры могут ошибаться, как все прочие смертные. Что же касается прошлого, то они знают только то, что им скажут, а их могли обмануть, нечаянно или с умыслом.

— Может быть, вы и правы. Так вы думаете, что тут ошибка?

— Да…

— Если вы правы, что очень возможно, то это доказывает, что у вас замечательная наблюдательность.