— Когда прибудет группа поиска? — спрашивает Рябовский.

— Её не будет, — успокаиваю его. — Приказано нам, троим, найти живого или мёртвого.

— Ни черта себе! — возмущается Адольф советский. — Что мы сможем втроём?

— Главное, — объясняет, не удержавшись, враг народа, — обозначить поиски, а результаты — дело второстепенное.

Все замолчали, переваривая простую и всем известную тайную истину, вдруг произнесённую вслух.

— Я не могу, — вдруг отказывается от доверия Хитров. — Устал как собака, ноги стёр, болят, в больницу собрался.

— Как это не можешь?! — завопил, заводясь, нервный член спасательной экспедиции. Он всегда заводился с пол-оборота, когда его заставляли делать что-нибудь помимо желания. А товарища по партии вообще ненавидел. Ненавидел за то, что тому удаётся и работа, и охота с рыбалкой за счёт добровольной эксплуатации бичей. Из Рябовского эксплуататор — никудышный, охотник — никакой, а рыбак — ещё хуже. Завидует. — А кто пойдёт?

Тут я, чтобы остудить его пыл, подливаю живительного масла в разгорающийся огонь свары:

— Между прочим, — сообщаю, — старшим Шпацерман назначил Хитрова.

Но тот почему-то не обрадовался, а заёрзал на чурбаке, не жалея штанов, схватил палку и стал нервно копошиться в костре, выпуская попусту целые снопы искр в темноту.

— Не могу, — твердит, — ноги не идут, устал, — и вдруг взвыл: — Почему я, старик? — ему ещё и сорока не было. — Молодых полно. Геофизик пропал, пусть геофизики и ищут. У меня не пропадают.

Такой подлости даже я не ожидал, а возразить нечем. Молчу, наливаясь гневом и желчью. Я, конечно, знаю, что молодым у нас везде дорога, а старикам всегда почёт, но всё равно обидно.

— Какая разница? — только и смог возразить. — Человек пропал, его спасать надо, а награды потом разделим. Я свою уступлю любому. Хорошо, — соглашаюсь, — мы пойдём вдвоём, — я бы и один пошёл, потому что мне остро нужен труп.

— Я пойду, — неожиданно вклинивается работяга в важный разговор начальников. — Павел Фомич, присмотришь за лошадьми, покормишь?

Тот молча кивнул головой, наверное, с немалым облегчением.

— Ну, Хитров, — без толку горячится облапошенный Рябовский, — я тебе это припомню.

Самому разумному из всех опять приходится охлаждать перегревающуюся атмосферу.

— Интересно, — спрашиваю у всех, — куда он мог податься?

Оживший Пал Фомич зашевелился, подсказал:

— В тот вечер, когда пришёл, он у костра всё расспрашивал у мужиков, какая здесь фауна, какая охота. Те, будь неладны, и подсказали, что на сопках на каждом дереве по стае рябчиков сидит.

— Ясно, — быстро соображаю, — уже легче. Сколько у него патронов?

— На столике, — добавляет раззява, — два лежали, оба исчезли.

— Негусто.

— Пойдём, Пал Фомич, — зовёт Горюн отказника на инструктаж и передачу транспорта и провианта. Рябовский сидит. Молча пережёвываем удручающую ситуэйшен.

— Что думаешь предпринять? — интересуется как у старшего. А тот толком не знает. Дело-то оказалось аховым. По всем статьям. Особенно по статье Колокольчикова, мыкающегося где-то в слепоте при ясном дне.

— Искать будем, — отвечаю. А что ещё ответишь? — Найдём — хорошо, не найдём… — и чуть не брякнул известное продолжение, но в последний момент вспомнил о квартире и прикусил ботало.

Рябовский усмехнулся, он знал продолжение.

Мужик он своеобразный. Жилистый, раскорячистый и худой, несмотря на то, что ест за двоих. Русые волосы не еврейского типа, мягкие и жидкие, уже слиняли на темечке и только лихо торчат из бровей. Длинный обвислый нос и выпяченные толстые губы над острым подбородком удлинённого лица дополняют портрет красавца. Годов ему всего-то под тридцать, а уже — двое малышек-погодок и толстенная чернявая жена с усиками и грудями как два мешка с мукой. Бедный муж во всех командировках, не стесняясь, спрашивает в магазинах дефицитные бюстгальтеры 5-го размера. Чтобы удержаться в старших, стал учиться заочно и по непонятным соображениям второй год мурыжится на геофизическом факультете Заочного геологического института. А вообще-то, парень не зловредный, в отличие от Хитрова, с таким можно идти напару в тайгу.

— Горюн, — говорю, — вернётся, сообща и обсудим план действий.

— Что он понимает? — взъерепенился Адик — его все так зовут: и ИТРовцы и бичи, а ещё за глаза — Рябушинским.

— А то, — осаживаю студента-второгодника, — что он профессор и доктор наук. — Адик сразу и скис.

Когда профессор и доктор наук с Хитровым вернулись, все залезли в мою палатку, зажгли новую свечу, я разложил на столе мелкомасштабную карту, всунутую на выезде в окно кабины Шпацерманом, и стали умно оценивать диспозицию с собственной дислокацией и вероятными манёврами противника. Как и бывает на важных военных советах, мнения разделились поровну. Рябовский с Хитровым предлагали обшарить верховья ручья и притоков, не взлезая на сопки, поорать, пострелять, приманивая потеряху с верху, и вернуться в лагерь в тот же день. Захочет — откликнется. А я, поддержанный Горюном, настаивал сразу лезть на сопки и идти вдоль ручья по водоразделам да хребта, доказывая, что умный в гору не пойдёт, и, следовательно, Бубенчиков сразу полез на сопку. С неотразимым доводом все согласились. Осталось распределить мощные силы на сплошную облаву.