планы у дочери и у Саввы, и хотела им сделать приятное. Оба они очень любили пирожки. И хотя кусок мяса, купленный за дорогую цену, припасен был Агафьей Степановной к воскресенью, она решила его израсходовать теперь.

Пошли, Веруська.

Веселый перестук заполнил дальний конец двора. Савва тесал новые поперечные перекладины, Вера орудовала клещами и гвоздодером. Доски у нее под руками трещали, ржавые гвозди скрипели, старый забор рушился, как карточный домик.

Агафья Степановна, спрятав руки под фартук, поглядывала с крыльца, как быстро у «молодых» — она про себя только так их и называла, — как быстро у них движется дело. И все время хохочут, хохочут, озорничают.

Эх, и счастье же тебе, мать, далося. Такое счастье, — шептала Агафья Степановна, возвращаясь в кухню рубить мясо, месить тесто. Чего доброго, у молодых забор поспеет прежде, чем у нее ужин!

Она затопила плиту, нагрела сковороду, в шипящее говяжье сало опустила первые пирожки. Потянуло вкусным запахом жареного. Филипп Петрович за переборкой повернулся на постели, смачно пожевал губами. Ишь, сонный, и то небось учуял.

Филипп! — крикнула ему из кухни Агафья Степановна. — Хватит тебе дрыхнуть-то. Вставай да ребятам подсоби хотя маленько.

У? — воткнувшись носом в подушку, промычал Филипп Петрович. — Угу…

И снова сладенько захрапел. Агафье Степановне стало жарко у плиты. Опа распахнула створки окна, выглянула во двор. Звенят, звенят ручейком веселые голоса. Ну что за молодцы ребята! Уже дочиста разломали старую ограду, Савва копает ямки для столбов на новой линии, а Вера подтаскивает доски. Вот Савва отбросил лопату, выбрался наверх, выпрямил спину и потянулся. Вера — откуда только и подоспела? — столкнула его снова в ямку. Но он спроворился, успел поймать девушку за руку и уронить ее на сыпучий песок, набросанный горкой.

Ой, Саввушка, пусти! — верещала Вера, цепляясь свободной рукой за вершину песочной горки. — Пу-усти!

Проси прощенья. Не то сейчас в песок тебя закопаю. Будешь еще?

Буду!

Ах, так!

Он как-то изловчился и оказался наверху, а Вера — в ямке. Савва не давал ей выскочить, загребал ногами песок, ссыпал в ямку и приговаривал:

Вот и стой теперь вместо столба. Засыплю и притопчу. Говори: будешь еще?

Буду…

Агафья Степановна поглядывала на них из окна и добродушно улыбалась. Ну, молодежь, молодежь! И чего только не придумают! Дурачатся. Эх!.. Пусть дурачатся. Так веселее жизнь проживут.

Филипп! Да вставай же ты. Погляди, что там наша молодежь вытворяет.

У? — сонно отозвался Филипп Петрович. — Сейчас, Агаша, я уже сейчас…

И повернулся на другой бок.

Батюшки! — вдруг испуганно отшатнулась от окна Агафья Степановна. — Пироги-то мои…

От сковороды столбом валил синий дым. Ахая и вздыхая, Агафья Степановна сняла пригоревшие пироги, поставила тарелку на подоконник и стала ножом выскабливать сковороду. Повернулась — и снова ахнула. Тарелка исчезла с окна. С нею на огород улепетывала Вера.

Ты чего же это, негодница, делаешь? — закричала на дочь-Агафья Степановна.

Да они же все равно го-ре-лые, — издали откликнулась ей Вера. — А Савва любит угли есть.

Так, то озорничая, то принимаясь прилежно за городьбу, они проработали до сумерек. И почти до самых же сумерек Агафья Степановна никак не могла поднять мужа с постели. Он встал, зевая и потягиваясь, вышел на огород как раз к тому времени, когда Савва прибивал последние доски, а Вера уже собирала шабашки — обрезки.

Косо, — неожиданно заявил Филипп Петрович. Савва опустил занесенную было руку с молотком.

Да что ты? — с удивлением воскликнул он. — Чему тут косому-то быть?

А может, и нет, — слегка прищуривая глаз, согласился Филипп Петрович. — Черт его бей! Ладно, сойдет! Давай заколачивай, Савва.

Оп помог дочери сложить в кучу шабашки, одной из них — самой толстой— забил ямку под доской: «Чтобы соседские кошки не лазили», — и первым пошел домой.

Ну вот, Агаша, значит, мы и кончили, — доложил он, в отчаянной зевоте широко растягивая рот.

Первым он уселся и за стол и потянулся к пирогам. Впрочем, за ужином и молодежь от него не отстала. Агафья Степановна сварила еще молочный кисель — любимое блюдо дочери. Вера всегда ела этот кисель не спеша, смакуя, по пол-ложечки, чтобы как можно больше продлить удовольствие. Но тут она черпала полной ложкой, глотала, захлебываясь, и все метала взгляды на Савву. А тот успокоительно кивал головой. Агафья Степановна цвела, не понимая этих знаков.

Вкусно? — спрашивала она, оглядывая всех за столом.