Каменная стена отдалилась, и на ней Савва увидел гордое, броско написанное слово «СВОБОДА». Счастливые мурашки побежали по телу Саввы. Как здорово вышло! Ему хотелось без конца читать и читать это слово, отодвигаясь все дальше, чтобы еще отчетливее впечатывалось оно в память всей своей внутренней силой и сокровенным смыслом, заложенным в нем. Но в следующее мгновение скала словно бы замерла, а потом начала надвигаться на. него, буквы побежали в сторону, осталась перед глазами только одна — «О», и в середину ее, как в кольцо, летел Савва. Он съежился комочком, ладонями вперед выставил руки, по веревка немного раскрутилась, и Савва ударился о камень плечом.

«Это еще ничего, — подумал Савва, — не сильно вмазало. А второй раз до скалы, однако, уже и не донесет».

И верно, второй размах оказался слабее, желтый песчаник встал у Саввы перед самыми глазами, пахнул своим каменным холодком, но лица его не коснулся.

Вере казалось, что выбирает она какую-то совершенно бесконечную веревку и обязательно вытянет ее пустой, так часто она не чувствовала на ней ничего. Только когда бечева вдруг наливалась свинцовой тяжестью, стремясь вырваться у нее из рук, Вера угадывала, что это Савва повис там, на другом конце, и мгновенно зажимной петлей захлестывала веревку на стволе сосны. Тогда на время сердце ее успокаивалось: он там, не оторвался, не упал в пропасть. А потом натяжение веревки ослабевало, Вера опять начинала ее подбирать и опять мучилась всякими страхами и сомнениями. Еще немного — и она, наверно, побежала бы на кромку утеса посмотреть, что же там с Саввой, узнать, не надо ли ему помочь как-нибудь по-другому. Но в этот момент показалась сперва одна рука, потом вторая и, наконец, багровое от натуги лицо Саввы.

Веруся, подтащи скорее… Мне перехватиться… тут больше не за что…

Она испуганно рванула веревку и, падая в неловком движении на колени, успела все же разглядеть, что Савва как-то боком выкатился на скалу.

Ф-фу-у! Ух ты! — сказал он, тяжело переваливаясь на спину. — Вот мы и дома! Х-ха-раш-шо-о-о…

Надо бы скорее подбежать к нему, но силы Веру оставили теперь совершенно, она лежала, уткнувшись лицом в прохладный брусничник, и горько плакала. Плакала, как и в прошлый раз, терпеливо ожидая, когда подойдет Савва и поможет ей подпяться с земли.

Обрубок бревна, через который была переброшена веревка, Савва ногой столкпул вниз. Бревешко долго, очень долго, кувыркаясь в воздухе, летело до подошвы утеса. Ударилось, взметнуло облако пыли и, подскакивая, покатилось по усеянному щебнем откосу к реке.

Чтобы никто не понял, как это делалось, — сказал Савва.

Бидон из-под краски и кисти он унес в лес, запрятал в надежном месте. Туда же положил и мотки веревок.

Возьмем потом когда-нибудь. Пошли домой, Ве-руська.

А краской ты, думаешь, не забрызгался? — спросила она, доставая из рукава обвязанный кружевом платочек. — Давай ототру. Художник! Ну?

Она уже совсем успокоилась. Теперь ей даже не верилось, что были какие-то страхи и сердце щемило тревогой.

Домой они шли, хохоча и распевая песни. Под гору летели прямо ураганом. Радость большой удачи наполняла их. Хотелось скорее, скорее сбежать по крутым спускам. Вознесенской горы, переплыть па пароме Уду и посмотреть, видно или нет из слободы гордое и дерзкое слово «СВОБОДА».

Саввушка, почему ты из товарищей своих никого не позвал, а взял меня? — сияя счастьем, спрашивала Вера. Ее, одну ее, он выбрал в этом большом и трудном деле себе в помощницы!

А ты разве не товарищ мне?

У самого входа в город их встретили два верховых казака. Подозрительно оглядели со всех сторон, но, ничего не сказав, проехали мимо. Один казак зачем-то на четверть вытащил шашку и с силой, так, что она звучно щелкнула, втолкнул обратно в ножны. Вера побледнела. Она всегда боялась оружия.

Красуется, — шепнул ей Савва. — Первое мая. Ждут беспорядков. Хорошо, что мы все свои принадлежности в лесу запрятали.

По парому, то и дело поддергивая просторные шаровары, разгуливал поджарый полицейский. Быстрыми зелеными глазами он просверливал каждого, и тонкие открылки ноздрей у пего настороженно вздрагивали. Дожидаясь, пока с парома на берег сбросят мостки, мужики коротко кидали злые словечки:

Мышкует…

Мил, денег-то у меня нетути… Бабы ехидничали:

Невесту, что ли, себе выбирает?

Больно патлат для этого…

Ему грязную метлу вместо невесты.

Выставив напоказ ноги в лаковых сапогах, в пролетке, забрызганной желтой глиной проселочных дорог, сидел Лука Федоров. Двигая широкими рябыми скулами, смачно жевал серу. Оп корил самых заносчивых острословов:

Чего говоришь? Ты подумал бы. Против кого говоришь? У него на лбу, на фуражке, значок царский. Свою службу нести он государем поставленный. Всех нас бережет. А ты? Э-эх! Креста на тебе нету.