— Зря я тебя в это впутал.

— Ничего, я защиту ставила… — неосмотрительно ляпнула Янка и с опозданием прикрыла ладошкой рот. (А то объясняй потом на пальцах, что за защита, что за Михаил!)

— Я там чуть не сорвался, как они на тебя смотрели!.. — видимо, папа настолько расстроился, что не отдавал себе отчета, с кем говорит. Иначе бы и словом не обмолвился, держал бы все "взрослые", так сказать, замечания при себе. Янку частенько злила эта дурацкая осторожность — можно подумать, она бесценная фарфоровая кукла, Богданов подарок, или двухлетний карапуз! Уж где, а в лицее можно и не такое услышать: бывает, как завернут на перемене что-нибудь чисто народное, уши в трубочку сворачиваются!

Папа очнулся, провел по глазам рукой и взъерошил своим неповторимым жестом на затылке волнистые темные волосы, отросшие крупными колечками, как у Ярика. И "съехал" на нейтральную тему, поглядывая на нее сбоку вроде бы с беспокойством:

— У них в Турции блондинка — самый шик, проходу не дают, — подмигнул со слабой улыбкой: — Да и юбка у тебя коротковата, куда только ваш директор смотрит?..

— Это не юбка, это платье! — не ожидавшая такого резкого виража Янка на всякий случай возмутилась и демонстративно замолчала с видом оскорбленной невинности. (А не то начнет еще воспитывать, мораль читать про "современную молодежь" и ее возмутительные нравы, имитируя маму! Только этого сейчас и не хватало для полноты ощущений…)

До самой Площади Свободы не проронили больше ни слова. Вконец измаявшись от папиного молчания и повисшей между ними недосказанности, Яна принялась бездумно крутить настройку радио (что папа обычно не приветствовал, в шутку требовал "а-а-тставить эксперименты с техникой!"). Но сегодня отец и словом не обмолвился на ее наглое самоуправство, пробормотал негромко, погруженный в свои мысли:

— Я думал, если все получится, можно будет в этом году не уходить в рейс. Остаться дома.

Всё чудесатее и чудесатее…

("Алиса в стране чудес", народный перевод)

На перекрестке у кинотеатра "Украина" пришлось долго, минут пять ждать у светофора в самом центре длинной автомобильной пробки. Воспользовавшись моментом, Яна наскоро чмокнула отца в щеку и выскочила из машины прямо на улицу, не обращая внимания на раздраженный визг клаксонов за спиной. (Благо, движение у них в Городе не настолько оживленное, как, скажем, в мегаполисе. Там бы этот фокус не прошел…) Папа и возразить ничего не успел.

Конечно, не стоило бы его оставлять одного в столь депрессивном состоянии, но Янке стало невтерпеж смирно сидеть на одном месте: все случившееся следовало хорошенечко переварить. Ну не ехать же сейчас домой в таком виде, разобранном по запчастям! Лучше посидеть у воды, успокоиться и разложить мысленно по полочкам: что это было и зачем? Почему вся эта каша заварилась именно вокруг нее с папой? Неужели она сама притянула своим неосторожным желанием?.. Ну кто ей мешал сформулировать как-нибудь поаккуратнее, а не вот так с бухты-барахты, наобум!

До реки Яна не дошла, решила прогуляться и потопала пешком через всю центрально-шоппинговую улицу Суворовскую (горожане в шутку называют ее мини-Дерибассовской). Поглазела на нарядные манекены в витринах модных магазинов, немного постояла возле незнакомых, потрясающе талантливых уличных музыкантов (те играли на саксофонах и еще чем-то духовом). Мелодия была грустная и протяжно-щемящая, как эта осень. "Осенний блюз", — окрестила ее про себя Яна, но поделиться удачной мыслью с музыкантами не рискнула, опять застенчивость одолела…

Неспешным прогулочным шагом она добралась до Художественного музея и вознамерилась было спуститься в Речпорт, а там — ну наконец-то! — и к набережной. Уже мерещилась темная днепровская вода за резными металлическими перилами, потемневшие до черноты охапки водорослей у причала, и ветер доносил порывами знакомый с детства особенный речной дух. Но тут, перекрывая на минуту шум города, мелодично зазвонили старинные часы на ратуше Художественного музея. (Их отремонтировали совсем недавно, Яна до сих не могла привыкнуть к их зычному голосу, всякий раз вздрагивала от неожиданности.)

Вместе со звоном припомнился Мартын, руководитель их Клуба кастанедовцев, да и вся остальная кастанедовская братия с ним заодно. Янка неизвестно отчего подумала, что это знак: не зря же она очутилась по соседству и одновременно пробили часы! Хотя клубным днем у них считается понедельник, вряд ли сегодня кто-нибудь есть… "Пустота и симметрия", как говорят у них в лицее — скорей всего, напорешься на закрытую дверь. Но мысль про Мартына не уходила, с упорством вертелась в голове, и Яна решила на всякий пожарный проверить. (Ещё с прошедшего лета у нее закрепилась привычка никогда не отмахиваться от внезапного желания куда-то пойти и что-нибудь сделать.)