Когда пересмеялись и поостыли на холодном ветру, он все же не удержался от весьма оригинального вопроса:

— Лучше скажи, какая у меня аура?

Лялька опять напустила на себя страшно деловой вид и принялась старательно, со всеми подробностями перечислять:

— Хорошая, светлая. Почти нет темных пятен. И сердечный центр открыт…

— Что это значит?

— Это хорошо, когда открыт. У многих людей здесь все темное, будто цементом залито, — она снова похлопала себя по нагрудному карману, в котором что-то отчетливо звякнуло. — А когда открыта сердечная чакра, это способность любить, доверять другим… У маленьких детей она всегда открыта, пока взрослые не поработают, — Яна с сожалением вздохнула и даже как-то пригорюнилась, повесила нос.

— Интересно с тобой, — прервал он затянувшуюся паузу. (Самая безопасная формулировка, в нейтральных выражениях. Когда хочется схватить в охапку и не отпускать, и тащить на руках до самого дома — тут уже не "интересно", а что-то в корне другое.)

— Приходите еще, — лукаво улыбнулась Лялька и искоса заглянула ему в лицо. Неужели кокетничает? А то Богдану грешным делом стало казаться, что они постепенно съезжают на стереотип "друзья в доску": когда можно от души подуреть и посмеяться, без злости друг друга подкалывая, но не более того. Не зря ведь про своего брателло песню завела — может, занесла уже в ряды "братьев по разуму"!

— А я пока не ухожу, — ответил он, лишь бы не молчать. И оглянулся по сторонам, пораженный: — Время остановилось.

Безымянные парковые деревья сомкнулись с двух сторон, как неподкупные стражи порядка с золотыми эполетами на плечах. И абсолютная, безмолвная тишина кругом: ни редких птичьих голосов, ни детских вскриков, ни дальнего шума машин с визгом тормозов… Даже ветер стих.

— Ты заметил?! — Янка от радости аж никак не солидно подпрыгнула на месте. Потом, спохватившись, торжественно и опять с уморительной серьезностью объявила: — Мы остановили время, попали в другой мир.

— Ведьмочка… — негромко пробормотал он. Просто вырвалось — и зря, как оказалось, вырвалось. В Янкином лице что-то дрогнуло и как будто сломалось, и в ту же секунду с головой накрыл грохот города, окатил штормовой волной. У Богдана на секунду заложило уши.

"Как же я не заметил, что вышли на Перекопскую? Только что были в парке, ну и дела! Точно, ведьма глазастая…" — заметались по всей голове беспорядочные мысли.

Янка вырвалась вперед, почти что бежала по широкому тротуару, отчего-то пряча от него лицо. "Да что за девчонка такая, слова ей не скажи!" — раздосадовался Богдан, но вслух примирительным тоном окликнул:

— Подожди, не убегай! Я что-то не то сказал?

Она не обернулась, неопределенно затрясла головой — так, что парусом забились за плечами длинные эльфовские волосы — и раскинула в стороны руки. Точно собиралась разом обнять весь мир:

— Добро пожаловать в нашу обычную реальность!

Особой радости в голосе, впрочем, не наблюдалось. Неужели расстроилась? Отчего? Ну что за девчонка такая, все у нее шиворот-навыворот!..

— Что там в парке было? Ты что-то поняла?

— Ничего не было! Головку напекло, — преисполненным сарказма голосом отозвалась Лялька и, задрав голову, принялась на ходу изучать нависшее чернильными тучами небо. Два раза чуть не споткнулась на ровном месте, Богдан еле успел ухватить ее за локоть, пряча улыбку — та расползлась в прямом смысле от уха до уха. А Яна нисколько не смутилась от своей неловкости, непринужденно сообщила:

— Освещение такое прикольное! Что-то в пространстве происходит, я чувствую. Что-то должно случиться…

— Дождь сейчас случится. У тебя зонтик есть?

— Какой еще зонтик? За кого ты меня принимаешь?

— Я так и думал, — не удержался он.

Янка сию же минуту надулась:

— Очень смешно!.. — и остановилась на полушаге, в ужасе прикрыв ладонью рот: — Я этюдник забыла!!!

— Быстро в парк! Тихо, без паники.

Послушалась беспрекословно, чудеса да и только! Все эти эзотерические понты в мгновение ока с нее слетели и он, Богдан, сразу же стал главным, ведущей силой. Для верности взялись за руки и ломанулись прямиком через высокие кусты боярышника с красными ягодами и длиннющими сухими колючками. Янка не жаловалась, лишь тихонько поскуливала по дороге, как напуганный щенок:

— Там краски новые, папа привез…

Этюдник был на месте, лежал в точности там, где его легкомысленно бросили. Яна ринулась к нему со всех ног, встала на колени на присыпанную листьями землю, не жалея джинсов, и с непередаваемо счастливым лицом прижала к груди. Словно не веря своему счастью, торопливо раскрыла, выудила из бокового кармана широкую папку и принялась ворошить внутри кипу акварельных рисунков и набросков карандашом, проверяя, все ли цело. Богдан успел разглядеть множество женских лиц, неуловимо похожих на нее, Янку: с удивленными круглыми глазами, мягким овалом лица и чуть припухшими детскими губами. (Только волосы везде разной длины, а так почти тютелька в тютельку.) Еще пару раз промелькнуло что-то похожее на Галю, профиль и анфас в нескольких ракурсах, и недорисованная физиономия того самого байкера Сережи из кафе. Вот эту последнюю Богдан рассмотрел хорошо.

Лялька явно не горела желанием показывать ему плоды своего творчества, ревниво прикрывала папку плечом и растопыренными длинными пальцами. Потом все же сдалась с неохотой (спаситель ведь, как-никак!), только уточнила самокритично:

— Папа говорит, что я каждый раз себя рисую. И ничего не себя!.. Смотри, ведь отличается?

— Да Винчи, — виртуозно уклонился от ответа Богдан. Янка непонятно отчего возмутилась:

— Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках!

— Меня нарисуешь?