— Сумасшедшая! Ты на голову давно проверялась? — Сергей спрыгнул с мотоцикла и одним неуловимым движением оказался рядом с ней, точно из-под земли вырос:

— Да-а, тяжелый случай… Надо тебе домой: проспаться, таблетку выпить. Давай отвезу.

— Нет.

— Ты что, боишься?

— Я с тобой на мотоцикл больше не сяду, лучше пешком пойду!

И действительно пошла от него прочь по узкому тротуару — заплетающимся шагом, но с гордо поднятой головой, то и дело озираясь и испуганно прижимаясь к освещенным прямоугольникам окон. Пришлось прогулочным шагом тащиться рядом, рискуя запороть мотор, — не оставлять же одну посреди частного сектора, да еще на ночь глядя!

— Что тебе в голову стукнуло? Янка! В чем дело? Ненормальная…

Пойду приму триста капель эфирной валерьянки…

(М. Булгаков "Мастер и Маргарита")

Дочка сегодня задерживалась допоздна. Вроде бы никаких поводов для треволнений — до десяти время еще есть, прибежит, никуда не денется! — но Владимир не мог справиться с необъяснимой тревогой. Бесцельно бродил по квартире, меряя шагами крохотную кухню и узкий туннельный коридор, потом забрел в Янкину комнату и… Глазам предстала нелицеприятная картина: энергично работая локтями, как пловчиха-перворазрядница, Марина рылась в выдвижном ящике шкафа рядом с дочкиным компьютером. Вывалила на стол целую груду исписанных вдоль и поперек Янкиным неудобочитаемым почерком бумажек, каких-то учебников, потрепанных брошюр и компакт-дисков — вероятно, что-то искала.

— Марина! — подчеркнуто негромко окликнул он, стараясь сохранять спокойствие. — Что ты делаешь?

Жена на мгновение застыла на месте преступления, повернула к нему разгоряченное розовое лицо и отрывисто бросила, сдувая растрепавшуюся светлую челку со лба:

— Хоть ты не вмешивайся! Я должна знать, что происходит.

— А хотя бы элементарное уважение?.. — начал было он, но Марина перебила, воинственно задрав круглый подбородок:

— Она моя дочь! Я должна знать, чем она занимается… чтобы помочь. Предупрежден — значит, вооружен!

— Она взрослый человек, — с трудом сдерживаясь, чтобы не вспылить, возразил Володя. (Очевидный же факт!) Но Марина его больше не слушала, закусила удила, с каждой минутой все жарче распаляясь. В этом взвинченном состоянии разговаривать с ней бесполезно:

— Да какой это взрослый человек! Это ребенок! — жена подхватила за лапу сиреневого плюшевого единорога на компьютерном столе (Володин подарок, как же иначе?) и с силой его потрясла: — К тому же неприспособленный к жизни ребенок! — одним махом смела на пол аккуратно рассаженных кукол Барби количеством не меньше десятка, Янкиных любимиц, тщательно причесанных и намарафеченных. (Малая до сих пор иногда с ними возилась, если никто не видел, но при свидетелях отчаянно этот факт отрицала.)

Марина же неожиданным образом успокоилась, принялась дочкино разгромленное хозяйство подбирать и складывать кучей обратно на столе:

— Ты почитай, что она пишет, — покончив с куклами, жена без церемоний сунула ему прямо под нос белый листок стандартного формата "А4". Володя сразу же узнал четкие стихотворные строчки:

В дожди осенние, косые,

Когда гремит последний гром,

Приходят мысли непростые:

Зачем на свете мы живем?

Зачем людей сжигают годы,

Зачем пеленки, радость, кровь?

Зачем дожди и непогоды,

Зачем разлука и любовь?

Вершит законом кто природы?

Что за пределом бытия?

Зачем воюют все народы?

Кто мы такие — ты и я?

— Для ее возраста это ненормально! — не терпящим возражений тоном объявила Марина и вытерла со лба пот рукавом темно-красного кимоно. (Тоже Володин подарок, из Голландии.) "Ишь ты, устала от трудов праведных", — неприязненно подумал Владимир и как можно более небрежно проговорил:

— Это мои.

— Что твои?

— Мои стихи. Я давал ей перепечатывать.

Жена, казалось, не поверила: окинула его прищуренным острым взглядом, немного помолчала, что-то обдумывая, и почти что пропела с издевательским сочувствием:

— Поэт ты наш! То-то я смотрю, яблочко от яблоньки… Хоть малой мозги не сворачивай, оставь ее в покое.

— Чем же я ей сворачиваю?!.. — завелся в свою очередь Владимир, не удержался, хоть и не имело это абсолютно никакого смысла. Законная жена, по всем параметрам чужой человек. А рядом с ней на невидимых внутренних весах, в самой глубине души — незнакомка-"француженка" со светло-синими глазами, широко распахнутыми и удивленными, как у Янки. Который день не выходит из головы, хоть как ни гонит от себя эти запретные мысли… За все годы семейной, так сказать, жизни ни разу жене не изменил — привитые с детства пуританские принципы не позволяли. Но раз она себя так ведет, с каждым днем все враждебней и холодней, точно провоцирует на разрыв… "Седина в бороду — бес в ребро, — с непривычным цинизмом улыбнулся он про себя. — Пора что-то менять, давно пора."

А жена вдруг негромко сказала, уставившись неподвижным взглядом в занавешенное белым тюлем окно:

— Иногда я за нее просто боюсь.

И все, будто и не было только что истерички-скандалистки, что швыряет что под руку ни попадет и роется в чужих вещах — улетучилась, сгинула без следа! Сам голос изменился до неузнаваемости, надломился и предательски дрогнул на середине фразы.

— Чего боишься? — по инерции переспросил Володя в полной растерянности, уж этого-то никак не ожидал…