— Будьте добры, помедленнее! — дурашливым носовым голосом попросила Галька и тонко по-кошачьи чихнула, так послышалось. — Я ж записываю.

— "Роллс-ройс"… Или еще что-то, не уверена. Крутое такое. Я водила машину, и еще так лихо, одной рукой! — эта картинка была особенно четкой: сверкающий под солнцем длиннющий нос авто, ветер тугой струей бьет в лицо и теребит прозрачный длинный шарф у нее на шее, словно крылья трепыхаются за спиной. Чувствуешь себя экзотической бабочкой или еще того лучше — легконогой проказницей феей, вот-вот взмоешь куда-то ввысь… Только лицо свое Яне никак не удавалось рассмотреть, оно всякий раз оставалось нечетким, с размытыми контурами.

— Ты водила "Роллс-ройс"? — не поверила Галина батьковна. — А что, в двадцатом году уже были машины?

— Так вот почему меня всегда тянуло в Калифорнию… И сны такие яркие снились, с пальмами, и зимы там никогда не было… Может, из-за этого я сейчас такая мерзлячка?

— Вот почему тебе английский так легко дается! Все с вами ясно, — с глубоким удовлетворением в голосе определила Галя. — А я, наверно, где-то у нас жила…

Яна открыла глаза: невмоготу стало сидеть зажмурившись. (Да и линзам в любом случае не помешает дать подышать, глотнуть кислороду.) А Галька раскомандовалась вовсю, недаром ведь Наполеонша по соционическому типу, к полумерам не привыкла:

— А ну, не расслабляйся! Не доработали еще.

— Хватит, я устала.

— Что значит "устала"?.. Для тебя ж стараюсь! — популярно объяснила Галина. — Последний вопрос.

— Какой? — со страдальческим вздохом простонала Яна, в изнеможении закатывая глаза под потолок с висячей люстрой из радужного чешского стекла. Эти несколько минут кино-картинок невероятным образом успели высосать все оставшиеся силы — вот тебе и увеселительная прогулка в прошлое! Как бы не так… Навалилась страшная усталость, клонило в сон и все больше одолевала непривычная вселенская апатия. Все происходящее стало глубоко по барабану.

— Сколько тебе было лет, когда вы разбились? — строгим звенящим голосом вопрошала Галя.

— Двадцать четыре, — промямлила Яна неповоротливым языком. Картинки опять ожили и заплясали перед глазами, складываясь в сюжет: — Мы куда-то поехали, к каким-то друзьям, в машине я начала говорить, что ухожу от него: "Видишь, у нас ничего не получается, зачем друг друга мучить?.." О Боже!

— Да, за рулем бы не стоило, — не одобрила подруга. — Что — "о Боже"?

— И сегодня теми же словами, на мотоцикле… Что я наделала? — Яна схватилась за виски и закачалась со стороны в сторону, как неваляшка, глаза заволокло мутной пеленой. Хоть бы сейчас перед Галькой не разреветься!.. — Это все из-за меня.

— Да ладно, прошло ведь уже, — Галина присела рядом и приобняла ее за плечи, успокаивающе погладила по спине. Но деловой хватки не потеряла, не на ту напали: — И еще вопрос, соберись. Почему ты хотела от него уйти?

— Он ревновал…

— Ну конечно! — хмыкнула подруга и, не давая возможности опомниться, застрочила чуть не взахлеб: — Это твоя последняя жизнь, после принцессы?

— Да, — Янка несколько раз кивнула, не раскрывая глаз. А Галя со впечатляющей скоростью сыпала своими вопросами, ловко выстреливая слова одно за другим, обойму за обоймой:

— Что ты делала после смерти? Что там было? Кого ты там видела?

— Там было хорошо… — Яна слабо улыбнулась. — Приходили Учителя, мы разговаривали… Никто не упрекал, что я неправильно что-то сделала — наоборот, все утешали. Я тогда сильно расстраивалась…

— Почему расстраивалась? — удивилась Галина.

— Что умерла слишком рано, не выполнила свое предназначение. Для этого родилась сейчас. Раз тогда провалила свою миссию…

— Ты себя видишь? — перебила подруга. — Там в Калифорнии, как эта Эвелин. Посмотри на себя.

— Я красивая, — с глубоким убеждением проговорила Янка — ну наконец-то сдвинулось с мертвой точки, хоть что-то начинает проясняться! — Прическа как в старых фильмах: каре и уложенные по бокам волны…

Возникшая на мысленном экране девушка была поразительно живая: сидела на высоком деревянном стуле вроде барного и беззвучно смеялась, запрокинув назад голову с крупными локонами. На губах ярко-красная помада, в тонких пальцах небрежно зажата дымящаяся сигарета, и ритмично покачивается обнаженная до колена нога в сползающей с пятки туфельке… Мэрилин Монро выпуска двадцатых, только волосы темные.

— Ни-че-го себе! Ну я даю!.. Хотя я ж в кафе работала…

— Что там еще? Как она выглядит? — потребовала отчета Галя.

— Моя полная противоположность. Волосы каштановые, глаза голубые, красивый такой цвет…

"А про остальное лучше пока не рассказывать, — решила про себя. — Какая-то я там…"

— Нарисовать сможешь?

— Там было что-то плохое, еще в детстве… — забормотала Яна себе под нос и нахмурилась. — Нет, не хочу! Хватит.

Подружка не возражала: стащила ее с кресла и затормошила, задергала сперва за волосы, а потом и за уши, как развлекается обычно Машенция: