Поджав про себя ноги, на диване удобно расположился ее старый знакомый, индеец со смешной седоватой косичкой и широким скуластым лицом, которого Янка про себя называла "доном Хуаном". Сидеть с разинутым ртом, как глупая рыба, и пялиться на пришельца становилось уже неприлично, она с тоской принялась соображать, что бы такое умное сказать: "Здравствуйте" или "Что новенького"? Индеец не без хитрости улыбнулся и начал первым, спас ее от нечеловеческих страданий:

— Вспомни: вчера ты бурно радовалась, а сегодня слезы. О чем это говорит? Избегай сильных полярных эмоций, они как маятник — неизбежно качнутся в другую сторону. Выбор Воина — что бы ни случилось, всегда находиться в равновесии.

— А я разве Воин?.. — ответа, впрочем, не последовало. Яна из вежливости обождала несколько секунд и возразила: — Если совсем не радоваться, то для чего тогда жить?

Голос прозвучал чересчур тонко и пискляво, на октаву выше обычного. У низ здесь что, воздух другой?..

— Радость бывает спокойная, сдержанная, — не согласился Учитель.

— А бывает истерическая, — вмешался еще кто-то невидимый откуда-то сбоку, и Янка рассмеялась — до того неожиданно это прозвучало после глубоких, будто Марианская впадина, рассуждений "ее" индейца. А все эти невидимые обрели вдруг вполне человеческий облик и окружили их с "доном Хуаном". И тоже расслабленно-счастливо улыбались, и смотрели на нее с ласковым укором, как на любимое, хоть и не всегда разумное дитя. И так не хотелось от них уходить…

— Не оставляйте меня, — попросила Яна. И от одной только мысли, что могут не послушать и оставить, бросить на произвол судьбы, стало уже совсем не смешно, наоборот… Какая там у радости полярная эмоция? Белое и черное, ян и инь, радость и печаль — как любит повторять на своих семинарах Мартын. "У каждого блина, даже самого тонкого, две стороны", — а это уже папино…

— Смеется во сне, — бабушка заглянула в приоткрытую дверь, с суетливым оживлением вытирая ладони о нарядный синий передник с оборками. В последнее время мамины руки никогда не отдыхали, даже в минуты спокойствия, бывало, суетились и что-то невидимое перебирали, Володя несколько раз замечал. — Ну пускай поспит. Намаялась Яська…

Она аккуратно — чтоб, не приведи Господь, не скрипнула — прикрыла дверь в гостиную и негромко загомонила о чем-то с отцом, мешая от радости русские, украинские и польские слова. А ведь никогда раньше себе не позволяла переходить на суржик, всегда выражалась безукоризненно четко и грамотно — преподавательница консерватории, как-никак. Теперь уже бывшая преподавательница, несколько лет как на пенсии, но до сих пор дает уроки двум или трем самым любимым ученикам, что специально приезжают из Города.

"Да-а, сдает мать. Как же я раньше не замечал, что она постарела? Так обрадовалась, что мы приехали… Все-таки я осел — не мог выбраться раньше!" — виновато подумал Володя. Всегда тщательно уложенная высокая мамина прическа растрепалась (ни на йоту с Володиного детства она не изменилась! Разве что волосы побелели), лучистые серые глаза сияли от возбуждения. Обрадовалась мама…

А Янкин сон все продолжался, по-прежнему яркий и поразительно реальный, она только диву давалась. Никогда раньше еще не бывало, чтобы во сне четко осознавала, что спит, и наблюдала за собой со стороны. Неужели это Мартыновские упражнения по контролю за сновидением так сработали?.. Надо рассказать ему во всех подробностях, спросить совета, только бы сон не забылся!..

— Тебе нельзя здесь долго находиться. Возвращайся, — выдвинулась наперед одна из светящихся фигур, по общим очертаниям как будто бы женская. Лица почти не разглядеть, настолько сильный бьет от нее свет, остается лишь впечатление чего-то невыразимо прекрасного…

— Возвращайся, — мягко повторила незнакомка, и тут же где-то внутри ярко вспыхнуло имя: Татьяна, святая Татьяна, покровительница студентов. И, главное, — для нее, Янки, она тоже покровительница, крестили ведь в раннем детстве как Татьяну. Священник сказал, что и имени такого православного не существует — Яна…

— Я не хочу! — помимо воли вырвалось у нее с интонациями капризного ребенка. Нужно было не так, по-другому… — Я устала, я хочу с вами.

— Ты ведь знаешь, что это невозможно, — грустно отозвалась Татьяна. Сияние вокруг ее головы немного поутихло (или просто глаза к нему привыкли?) и стало видно, что ниспадающие на плечи волосы, оказывается, белокурые, едва ли не снежной белизны. А глаза ярко-голубые, как рисуют обычно на картинах, — у людей таких не бывает… И до чего же красивая! До чего же они все здесь красивые, до нереальности… — Ты сама выбрала свою миссию и поклялась, что ее исполнишь. От тебя сейчас зависит многое…

— Я знаю, — вздохнула Яна. Пол у самых ног каким-то невообразимым образом сделался прозрачным и сквозь него стала просвечивать точно такая же гостиная в полумраке задернутых штор, и пестрый ковер на стене, и старенький бабушкин диван. Единственное различие, на диване этом уютно свернулась в клубок другая Яна, совсем маленькая, скорее игрушечная. Лежит себе, чуть ли не до носа укрывшись клетчатым темно-зеленым пледом, только волосы спутанными прядями свисают с пухлой диванной подушки…

"Красиво лежим!" — развеселилась Яна и легкомысленно хихикнула.