— Имей в виду: будешь поздно приходить домой — останешься без карманных денег! — провозгласила с порога мама, и Янка сорвалась, напрочь забыла о своем непоколебимом решении не поддаваться ни на какие провокации. Угрюмо буркнула:

— Я этого не переживу.

— Ах, во-от оно что!.. — с торжествующими нотками затянула мать и всплеснула на радостях широкими рукавами кимоно: — Ничего, отец уедет — я за тебя возьмусь! Как шелковая будешь! — и выскочила за дверь, точно ужаленная.

"А ведь точно возьмется… Не дай Бог, папа уедет — она ж мне жизни не даст! Хоть из дому беги…" — съежившись, Яна опустилась на вертящийся компьютерный стул, забыв про не выбранный с вечера прикид, не собранную на сегодня сумку и даже про сам лицей. Внутри все дрожало натянутой до упора гитарной струной. Ну что ж, замечательное начало нового дня…

— Зачем ты даешь ей деньги?! — Марина влетела в их тесную ванную, где двоим уже не развернуться, и обвиняюще ткнула Володю пальцем спину: — Она теперь вообще неуправляемая стала! Ты уйдешь в рейс, а я с ней что буду делать? К ней же на хромой козе не подъедешь!

Он не спеша протер жестким ворсистым полотенцем выбритые до зеркальной гладкости щеки, наблюдая за женой в настенное трюмо с каплями воды. Повесили зеркало на пару с Ярославом слишком высоко, под свой молодеческий рост — дочуре каждый раз приходится подпрыгивать, чтоб разглядеть собственный подбородок. Да и Марине наверняка тоже. Хотя какое это сейчас имеет значение?

— Я в этом году решил не уходить, останусь дома. Яна не хочет, чтоб я надолго уезжал.

Жена замерла за спиной с приоткрытым от изумления ртом, и вытянулась во весь свой невысокий рот, заглядывая ему через плечо. Как ни странно, в зеркале при том все же отражалась — неужели на каблуках в такую несусветную рань? Хотя какое это имеет значение!

— Так что я остаюсь дома, решено. А ты разве не рада? — улыбаясь одними губами, холодно осведомился Владимир.

— Что ты сказала отцу? Ты соображаешь, что ты делаешь?! — мама настигла Янку за завтраком, когда та в целях успокоения заварила любимый жасминовый чай и только примерилась полить медом тонко намазанный маслом бутерброд. (Свежий хлеб с маслом и душистым янтарным медом — самая вкусная в мире еда…) В своей боевой горячке мама, видимо, забыла, что кухня у них в семье считается как бы нейтральной территорией, где улаживаются все ссоры. Когда-то считалась.

— Если он через месяц не уйдет в рейс, мы останемся без денег! — выпалила мать на одном дыхании, меряя ее с ного до головы разъяренным взглядом. И понизила голос до драматического шепота: — Совершенно без денег, на нуле! И ты останешься, на хлебе и воде!

— Хоть похудею, — невпопад брякнула Яна. (Иногда — обычно в самых неподходящих случаях — у нее прорезается черный юмор.) И отодвинула в сторону нетронутый бутерброд с сиротливой лужицей меда посередине, есть напрочь расхотелось. (Конечно, когда тебя через день попрекают куском хлеба — какой уж тут аппетит, фигушки!..)

— Это сейчас ты умная! — мама уходить не собиралась, стояла над душой. Психологическая атака, по всей видимости…

— Не трогай меня, мне надо собираться, — стараясь не повышать голос, чтоб не вляпаться с утра в изматывающий все нервы скандал, предупредила Яна. Вскочила с табуретки, наспех отхлебнула огромный глоток горячего чаю и закашлялась, хватая раскрытым ртом воздух.

— Заставь дурного Богу молиться: и лоб побьет, и Бога не упросит! — с удовольствием припечатала мама, и Янка сорвалась:

— Тебя никто не спрашивает!

— Сколько крови мне перепортила!!! — завелась с готовностью мама.

— Не трогай меня!

— Как ты со мной разговариваешь?! У всех дети как дети, одна она!..

Володя свернул с оживленного шоссе в узкий переулок, утонувший посреди роскошных медно-золотых каштанов и столетних вязов.

— Остановка конечная, приехали! — нарочно громко объявил для задремавшей рядом с ним на переднем сидении Янки. (Не сколько из вредности, как могло бы показаться со стороны, а скорей чтоб убедиться, что с ней все в порядке.) Малая его родительскую заботу не оценила, с неудовольствием что-то промычала и потерла кулаками глаза, сладко зевая. — Переулок Каштановый, — тихонько повторил Володя сам для себя, — улица детства.

Мама издали расслышала звук машины, затормозившей у ворот, и выскочила на крыльцо простоволосая, в легком домашнем платье и туфлях на босу ногу. Разглядев знакомый темно-синий "Опель", раскинула им навстречу руки, приговаривая нараспев:

— Приехали! Красавица моя! — первой бросилась обнимать Янку, единственная внучка, как-никак. — А я вас ждала-ждала!.. — слегка отстранила малую от себя и критически оглядела со всех сторон. Янка на ее манипуляции с довольнейшим видом улыбалась, послушно разворачиваясь в бабушкиных руках, как кукла. — Замученная какая, одни глаза остались, — вздохнула мама, окончив свой придирчивый осмотр. — Тебя что, дома не кормят?

— Всех бы так не кормили, — усмехнулся Владимир, открывая багажник, но почувствовал себя немного задетым. — А мы к вам на постой, — прислонил к ступенькам крыльца тяжеленный чемодан с Янкиными нарядами (полшкафа ухитрилась запихнуть!) и свою небольшую спортивную сумку.

Мама проницательно взглянула на эти чемоданы, на синие круги у Янки под глазами, на его озабоченное осунувшееся лицо, но расспрашивать с дороги не стала: чего-чего, а тактичности ей не занимать… "Это тебе не Марина с ее повадками уличной торговки! — с набившей оскомину досадой вспомнил Володя. — Ладно, уже все решено, нечего дергаться…" Мама чуть улыбнулась с виноватым, извиняющимся блеском в зрачках, словно испугалась, что он обидится на ее прозрачное молчание и укатит обратно. (Уж с кем, а с Мариной она никогда не ладила. С кем угодно умела находить общий язык, располагая к себе простотой и душевностью, со всеми могла ужиться, кроме невестки. Два противоположных характера, небо и земля.) От улыбки мамино лицо в одно мгновение как будто бы озарилось изнутри магическим светильником и стало невероятно, потрясающе красивым: