Мартьянов остался один. Кончился лабораторный день. Густые сумерки заползали в комнату, поглощая противоположные стены, углы. Неподвижные приборы, макеты на стендах, шкафики с инструментами, столы сотрудников уплывали постепенно куда-то в неясную даль. Не в такую ли даль, еще совсем неясную, прячется от него и все, что ожидает его теорию?

Мартьянов встал, резко задвинул ящики и, подхватив портфель, поспешил выбраться отсюда, из-под власти ненужного настроения.

Все словно сговорились. И директор завел с ним речь тоже о диссертации. Но это уже касалось самого Мартьянова.

Директор усадил его в своем кабинете с тяжелой, старомодной мебелью в глубокое кресло и сам сел в такое же напротив, как бы желая этим смягчить то, что хотел сказать.

— Видите ли, Григорий Иванович, нас упрекают, — невольный жест в сторону батареи телефонов, — что в нашем составе института мало научных авторитетов. Людей с именем, докторов наук. Это представляет институт как бы… гм… в невыгодном свете.

— А я-то думал… — начал было Мартьянов, поднимая иронически брови.

Но директор остановил его:

— Только не говорите мне, пожалуйста, что научный институт представляют прежде всего его научные работы. Если мы будем вращаться с вами все время в кругу изначальных истин, то вряд ли мы продвинемся в нашем разговоре.

Мартьянов легким поклоном оценил эту проницательность директора.

— Видите ли, — продолжал директор, — вы руководите у нас лабораторией, крупной лабораторией. А полагается, чтобы во главе такого научного коллектива стоял бы обладатель соответственной степени. Докторской, — добавил он, произнеся это слово со вкусом.

— И что же? — вызывающе спросил Мартьянов, понимая, куда все это метит.

— Очень просто. Вам пора уже подумать. Обзавестись новой степенью. Столько лет в кандидатах наук. О, я понимаю, ваша занятость, не до того! Но мы дадим вам время, возможности. Чтобы все это оформить, защитить. Докторскую, — произнес он с тем же вкусом. — Ведь вам будет нетрудно. За вами такой багаж.

«Уж не надеется ли он этой возней отвлечь меня от опасных теорий?» — подумал Мартьянов и сказал:

— А если я откажусь?

— Вы этого не сделаете, — с мягкой внушительностью произнес директор. — Вы слишком цените свое дело и любите, да, любите свою лабораторию.

— Стало быть, загоняете меня в ловушку? — криво усмехнулся Мартьянов.

— Ну, зачем так трагично? — спокойно возразил директор. — Не понимаю вас, почему вы так сопротивляетесь. Не усложняйте, смотрите проще. Вот Александр Степанович сразу понял. Уже готовится, собирается защищать.

— Копылов? Докторскую? — привскочил Мартьянов.

— Да, он решил защищать в своем прежнем институте, в политехническом. Так ему кажется удобнее.

— Это верно, так удобнее, — чересчур охотно согласился Мартьянов.

— Извините меня, Григорий Иванович. Может быть, вы затрудняетесь в выборе темы? — деликатно спросил директор.

— Нет, отчего ж, тема у меня найдется.

— Позвольте тогда, может быть, уже и обозначим?

— Запишите, — усмехнулся Мартьянов. — Алгебра релейных схем и основы научного проектирования.

— Да, вы верны себе, — сказал директор, словно глубоко об этом сожалея.

Письмо от Ростовцева. Он поехал на республиканскую конференцию электриков-связистов и писал оттуда о своих впечатлениях.

«Здесь теплее, чем в Москве. Ходим без пальто. Подогреваемся к тому же дискуссиями. На конференции — толкучка разных мнений. Новые системы координатной автоматической телефонии требуют предельно экономных схем. А пытаются их решать дедовскими способами. Научным подходом и не пахнет…»

Ростовцев, безусловно, уже прочно прилепился к релейной методике. И методически осваивает ее аппарат, и старается еще добавить что-то свое. Ростовцев идет за ним, за Мартьяновым, и в то же время всегда как бы сам по себе. «Самостоятельный, тюфяк!» — думал часто Мартьянов с удовольствием и досадой. «Специфика телефонии…» — чуть что загораживался от него Ростовцев. Они не дружили, но были нужны друг другу. И часто спорили крупно, и даже ссорились на своей релейной почве. Хотя эти ссоры заключались в том, что Мартьянов яростно наскакивал, а Ростовцев тихо и невозмутимо, но твердил свое.

Особенно острые стычки бывали у них по поводу все тех же мостиков. Символика мостиковых соединений, которую пытался предложить Мартьянов, не очень восхищала Ростовцева. «Это не для инженеров. Слишком громоздко. Для инженеров нужно попроще. Какой-то способ решения мостиков, чтобы были одинаковые, повторяющиеся приемы». Авторское самолюбие Мартьянова было уязвлено. Он кипятился, а Ростовцев опять свое: «У нас знаете как в телефонии?..» Казалось иногда, что от непрестанных столкновений кто-то из них должен свалиться с этих мостиков.