Думал ли он при этом о своих делах, о диссертации, о том, на чем запнулся там, за машинкой? Возможно, и не думал, а просто стремился побыстрее вперед. Вперед, вперед, чувствуя под ногами землю! Но после таких пробежек вперегонки с собственными мыслями он садился снова за клавиатуру и стукал, стукал, как самый неутомимый дятел.

В возне с диссертацией прояснялось ему все больше и больше: его сложившаяся уже как-то методика, его алгебраические и табличные находки и находки других исследователей-одиночек — все это только еще начало. Начало будущей, большой, подлинно теоретической науки. И неизвестно еще, какие направления вдруг в ней прорежутся и какие новые открытия за этим последуют. Ясно только, что это не дело одного ума, пусть даже самого догадливого. Здесь бы и двинуть широким фронтом, усилиями многих! Но, увы, он, Мартьянов, бьется пока что лишь на своем собственном клочке. А его диссертация станет… Ну, чем станет его диссертация, мы еще посмотрим.

Все-таки на ночь они обменивались с соседом кое-какими рассуждениями. Лампы погашены от комаров, в открытое окно врывается вместе с луной резкая сыроватая свежесть, от которой хочется повыше натянуть одеяло. И каждый, лежа в темноте, произносит что-то в потолок — то ли для другого, то ли для самого себя. Мартьянов, конечно, говорит что-нибудь на тему о реле, упоминает со смешком, как встречают новую теорию.

— А я-то думал, — произносит сосед, — что у вас в точных науках проще, что все можно доказать. Не то, что у нас в биологии, — и тяжело вздыхает.

— Слышали, читаем… — отзывается сонно Мартьянов.

— Не правда ли, было бы куда полезнее, если бы били друг друга научными фактами. А не то, что… Общие слова, вымыслы…

— Не так-то просто добывать научные факты. Не всякий знает, что с ними делать, с этими фактами.

— А у нас с фактами особенно трудно. Сколько ждать-то их!.. — глухо звучит голос соседа.

Он еще что-то бурчит про свою биологию. Мартьянов не отвечает. Повернувшись, он уже спит. Завтра чуть свет опять за машинку.

Диссертация подходила к концу, и Мартьянов снова просиживал в лаборатории, когда ему позвонил инженер Малевич:

— Я должен вас обязательно видеть. Возможно скорее… — Голос его срывался.

Через полчаса он возник в дверях, забыв второпях спрятать в карман бланк пропуска и держа его прямо в руке.

— Вы понимаете… — начал он сразу же, едва присев на кончик стула перед столом Мартьянова. — Я нашел ошибку, — сказал, расширяя глаза и переходя зачем-то на шепот. — Ошибку в типовой, утвержденной схеме… — и сам же боязливо оглянулся.

Захлебываясь и перебивая самого себя, худенький инженер стал рассказывать, нервно взмахивая руками. Он уже достаточно, кажется, освоил новую методику, мартьяновские лекции, упражнения. И начал искать, на чем бы испытать ее, на более серьезном.

— Тут я и наткнулся, словно сама судьба…

Очень важная схема, применяемая в промышленности. Управление главным приводом прокатного стана. Моторы вращают огромные тяжелые валки, которые обжимают, растягивают, раскатывают, как тесто, раскаленные болванки и полосы.

— Мне самому случалось по ней монтировать установки… В войну на Урале, может быть, где-то близко от тех мест, где расположился биваком в школе мартьяновский институт, где-то рядом в прокатных цехах ставил моторы, тянул сеть соединений инженер Малевич, заштатного вида, в солдатской замусоленной телогрейке, в ушанке, управляя с отчаянной решимостью ударной бригадой наладчиков. Скорее, скорее все поставить и пустить по готовой схеме, скорее, как под огнем!

И вот теперь он подошел к той же схеме не как простой исполнитель, а как проектировщик, исследователь, с инструментом научного анализа в руках.

— Решил поверить алгеброй…

Не говоря никому из окружающих, не докладывая по начальству, словно окопавшись от чужих взоров у себя за столом среди общего проектировочного зала, принялся он исподтишка допрашивать, перетряхивать схему. Обоснованную, официально принятую, рекомендованную всем, всем, всем.

Пробовал разложить условия работы электропривода по отдельным тактам, по столбикам и строчкам таблицы включений, как учил Мартьянов. Пробовал переводить на язык алгебры, как учил Мартьянов.

Очень важный момент: запуск мотора. Всего лишь четыре секунды проходит после того, как оператор нажал на кнопку пуска, — и мотор достигает уже полной скорости вращения. Если говорить точнее, то за три и восемь десятых секунды. Но своей полной скорости он достигает не сразу. Четыре последовательных ступеньки ускорения должен пройти он за эти три и восемь десятых секунды. Обязательно последовательно, постепенно. А не сразу взмывать свечкой на полный ход. Опасная эта штука, «свечка» для мотора.