Авторучка легла на бумагу и вывела первые строки к итогам его деловой встречи с Лахновским…

В окно постучали первые капли, пошел ночной дождь.

Шаловливый бесенок внутри, пробежался, пощекотал: «Потемкин, не отдавай этот рапорт!»

Вместо приветствия впилось железо…

Пасмурная погода сближает людей. Пряча небо, она приземляет, напоминая об одиночестве и о том, что счастье – предмет очень хрупкий, не существующий в одиночестве. Невольно, в такую погоду, один человек начинает искать другого – пусть не рукой притронуться, просто поговорить, хотя бы…

А в непогоду, ночью и за рулем, поговорить не только хотелось бы -надо! Но водитель мог говорить беззаботно, а собеседник, сержант Ромашкин – нет. Потому, что сержанту, кроме погоды, не нравилось то, что автобус заметно, до беспокойства – отставал от сопровождения. Ромашкин просил, и не раз, подтянуться. Но «Синий», догнав головную машину, опять отставал. «Пистолет упакован, – припомнил Ромашкин, – должен быть так, чтобы успел сказать свое слово веско и вовремя. Когда неспокойно, не поленись, позаботься об этом. И станет спокойней».

– Пройдусь по салону, – сказал он.

– Зачем? Да все хрюка давят…

– У Лонга есть термос с горячим кофе.

– А-а, ну давай…

Отпив кофе, Ромашкин отвернулся и осторожно достал пистолет. Недоуменно блеснул взгляд одного из пассажиров, встречный тяжеловес-автопоезд, тряхнул автобус и погасил все звуки. Ромашкин передёрнул затвор. В патронник вошел патрон, запирая механику, поднялся вверх флажок предохранителя.

Допив кофе, Ромашкин вернулся к водителю.

– От кофе глаза заблестели, и порозовели щеки! – пошутил водитель.

– Ага – кофе – великая сила. А что с «Красным»? Чего он с тобой не поехал?

– Да, приболел.

– Чем это, в летнюю пору?

– Был на рыбалке. Не знаю, съел что-нибудь…

– Мотыля?

– А черт его знает… Ты что? – спохватился водитель, – Да, мотыля не едят.

– Значит, что-то другое.

– Да что, сам не справлюсь? Устану, конечно. Уже устаю. Но они, – кивнул он в салон, – за двоих заплатят.

– Устаешь, я вижу. Но догоняй КАМАЗ!

– Сейчас догоню, но не уйдет он от нас, в самом-то деле.

– КАМАЗист не из ваших?

– В первый раз его вижу. Заказывал Лок, в гараже.

КАМАЗ шел далеко впереди: огоньки едва различал Ромашкин. И, время от времени, просто терял их из виду.

– Да пусть себе катит, он же пустой. На обратном пути за нас будет держаться. Обратно– да, главные ценности там. Тогда по-другому. Тогда он от нас ни на шаг. А сейчас – пусть бежит! – не переживает водитель.

– Ну, да, – согласился Ромашкин, оглядывая дремотный салон, – сейчас главные ценности здесь…

Свисток. Светящийся полосатый жезл перекрыл дорогу. «Не заметил поста! – удивился сержант, – освещения нет. Светофор? Ах, ну да – веерное отключение электроэнергии…». Но это был, безусловно, знакомый ему, пост ГАИ.

Обычное дело. Проверка. Свои.

«А КАМАЗ чего пропустили? – хотел пошутить Ромашкин, – Не наш он, чужой!»

Но вместо приветствия, тут же, в затылок Ромашкину впилось железо обманки-жезла. Опрокинутый им, Ромашкин ткнулся левой щекой в колени водителя. Через долю секунды тот ощутил на себе кровь. Второй из вошедших, сорвал с плеча Ромашкина автомат, не найдя кобуры в штатном месте – справа на поясном ремне, сдернул с пояса рацию и передернул затвор автомата.

В глубь салона, в упавшей как смерть, тишине, смотрел автомат Калашникова.

– Деньги! Быстро, без шуток, – деньги!

Зрачок автомата смотрел в побелевшие лица. Подельник пошел по салону. Торопливые руки без труда, из чужих, непослушных рук – вырывали пакеты и сумки.

Мозг сержанта Ромашкина, внезапно и потрясающе быстро увидел во сне, как его, идущего как по канату – по высокой стене забора – бьет током! Он сам виноват: схватился руками за провода над собой. Теряя сознание, падает, обрывая провод. Но теперь было что-то не так. Налево летел он – на острые колья в гороховых грядках. На самом же деле, свалился направо – в траву. Он же помнит! Давно это было – в детстве. Летел он, как будто в колодец – обратно. Не надо, Ромашкин, возьми себя в руки – не то!

Салон: колыхания, звуки, через струйки крови – обратным током просачивались в сознание. Вслепую, мысленно, стал он ощупывать, проверять свое тело, как командир перед боем, считает гранаты и уцелевших людей.

Кровь текла горячо и обильно. «Уплыву, значит, скоро», – подумал Ромашкин, и понял, что остался без автомата. Потемкина вспомнил: урок, который он же, Ромашкин, провел у доски!

Ладонью, от пряжки, наощупь, прошелся налево. Есть! «Ребятки, постой – усмехнулся Ромашкин, – Я ж еще не сказал свое слово – не дали. А надо!»