Что тут делать?

Положим — есть выход, но опасный.

Невдалеке, до самой реки тянется болото. Деревьев на нем нет.

— «Может быть как-нибудь через болото можно протащить?» думаем мы.

— А вдруг «Страна Советов» завязнет?

— А вдруг не завязнет?

— А вдруг завязнет? Тогда что?

Все думают: завязнет, или не завязнет «Страна Советов».

Тут сбежался весь Хабаровск.

Не долго думая, народ на руках потащил «Страну Советов» прямо в болото.

Люди вязнут, падают, кричат, поют «Дубинушку» и тащат, тащат «Страну Советов».

И протащили.

Поставили самолет у самой воды. Тут же на берегу стоит огромный подъемный кран. Рабочие быстро сняли колеса с самолета и прикрепили два поплавка, две лодочки. Поплавки сделаны из крепкого, металлического каркаса, покрыты дуралюминием, а внутри были водонепроницаемые перегородки.

Подъемный кран поднял «Страну Советов» на воздух и бережно поставил ее на воду.

Теперь можно собираться в путь.

Мы готовимся к войне с Охотским морем и с океаном. Устанавливаем морское снаряжение, грузим канаты, спасательные круги.

Несколько раз делаем пробные полеты.

Надо все предвидеть. Каждую мелочь проверить.

7.950 километров мы должны пролететь над водой.

Бабушка, а за ней и все мы так и ахнули.

— Как? 7.950 километров? И без остановок?!

— Нет, с остановками.

— Ну это еще ничего.

— Ну, положим, что для вас и ничего, — сказал брат и улыбнулся, — а для нас — мы знали — это расстояние будет самым тяжелым.

Никто никогда еще не летал вдоль Алеутских островов. Мы полетим первыми. А через Охотское море перелетел только однажды летчик Волынский в 1927 году на самолете «Советский север». Но все это бы еще ничего, если бы не осень. Дождь! Ветер! Туман!

— А что будет в открытом океане? — спрашиваем мы друг друга. Но ждать хорошей погоды мы не можем. Отлет назначили на 12 сентября.

Мы ждем, что вот двенадцатого будет дождь, ветер — и вдруг: солнце!

Вот это чудеса!

Первый хороший день за весь путь от Москвы до Хабаровска.

Летим! Скорей! Нельзя терять ни минуты. Погода может испортиться, и тогда нам будет худо: порядочный кусок мы должны пролететь над сушей, а у самолета уже поплавки: случись что-нибудь, — с поплавками на землю не сядешь.

Но погода не портится. Тучи не скрывают солнца, и через четыре часа мы уже спустились на воду в устье Амура, у Николаевска.

А на другой день — буря. Все Охотское море взволновалось. Лететь нельзя.

Мы злимся на погоду. Шатаемся по берегу и смотрим в море.

Может быть буря утихнет.

Один день ждем — погода не лучше.

Ждем второй день — все равно не лучше.

Третий и четвертый ждем: ясно — хорошей погоды никогда не будет.

— Вот что. Летим — и все! — говорит Шестаков.

Мы согласны. И так четыре дня потеряли. Дольше терпеть не можем.

Вылетели.

Вылетели — и прямо в ад. Буря сразу подхватила нас, завертела и понесла куда-то. Ветер ревет громче пропеллеров, гремит по нашему самолету. Туман, ветер и дождь в Охотском море бывают в одно и то же время. Это месиво кружится вокруг нас и кружит нас. Мы ничего не видим, — ни неба, ни моря. Каждый раз, когда самолет стремительно летит куда-то, кажется, что вот теперь наверняка окунемся в воду. Мы знаем, как один самолет попал в такую же беду — и сел вверх колесами.

Теперь у руля сидит дядя Том и борется с бурей. Я изо всех сил стараюсь помочь ему, определяю точный курс. Главное — надо встретить сторожевой пароход «Воровский». Он стоит на самой середине моря на случай, если бы нам понадобилась помощь.

Высчитываю, когда мы должны приблизительно встретиться с ним.

На минуту туман прорвало: внизу стоит пароход. Его так качает, что сверху нам кажется, будто мачты его вот-вот окунутся в воду. Мы всматриваемся в судно: «Воровский» ли это? Нам видно, как на пароходе поднялась суетня, матросы высыпали на палубу и машут нам платками и шапками. Пароход должно быть гудит во-всю, но нам ничего не слышно, а видно только, как вылетает пар.

Пароход приветствует нас, значит это «Воровский». Я посылаю привет по радио и получаю в ответ счастливые пожелания.

Среди бури и мглы мы, как родному, обрадовались пароходу.

Но через две-три минуты его вновь затянуло туманом. Опять летим и ничего не видим.

И вдруг внизу показалась земля. Значит — это Камчатка.

Перелетели все-таки Охотское море. Как оно ни бушевало, а мы одолели его. Мы чувствуем себя уверенней. Теперь долетим.

Но над сопками [3] ветер еще опасней, чем в море: порывы его сильней и неожиданней. Того и гляди ударит об гору. Мы то и дело попадаем и болтанку. Кажется, что горы пляшут. А вдалеке уже виден Петропавловск.