Лестница казалась бесконечной, но вот впереди забрезжил свет. Они вошли в круглую комнату со сферическим потолком. В лучах света, идущих из узких бойниц, плясали пылинки. В центре комнаты на выложенном из камня подиуме стояло массивное деревянное кресло. В противоположной стороне, за люком, через который они вошли, располагались стол со стульями и стеллажи с книгами и свитками, а также маленький бак с краном и карта полушарий.

— Добро пожаловать, Отару-сан. Это сердце дома Хофштадтера. Проходите, садитесь, сейчас я налью вам воды. — Дитрих жестом указал уставшему гостю на стулья.

При дневном свете японцу стало явно лучше. Он отряхнул пиджак и взял протянутый штурмбанфюрером стакан.

— Прошу прощения за неудобства, Хиро… Я могу называть вас Хиро? Я велел выстроить это подобие бункера в нескольких сотнях метров от основного жилья. Из окна дома он хорошо виден: такой холмик с дубом на вершине. Свет и воздух проходят сквозь маленькие отверстия, спрятанные в кустарнике. Чтобы не нарушать маскировку, войти сюда можно только через подземный ход. Там есть еще парочка боковых выходов, но они открываются только изнутри.

Хофштадтер направился к стене, где был вмурован сейф, набрал код, повернул рукоятку в центре дверцы, и она открылась. Немец долго вглядывался внутрь, задумчиво рассматривая содержимое, потом вынул несколько тетрадок в кожаных переплетах с рельефами геральдических гербов на обложках.

— Это досталось мне от отца.

Хиро приблизился и подождал, пока Дитрих разрешит ему прикоснуться к потрепанным страницам с неповторимым запахом старины, хрустящей под пальцами. В тетрадках был дневник Генриха Хофштадтера, вся его жизнь.

— Вы ведь не собираетесь оставаться здесь читать рукопись? — Штурмбанфюрер закрыл сейф, взял маленький чемоданчик и сложил в него рукописи, включая тетрадь, которую держал в руках Отару.

— Ну ладно, давайте вернемся на виллу, — согласился гость.

Хозяин начал спускаться по винтовой лестнице. Отару глубоко вздохнул, шагнул к столу, взял стакан и снова наполнил его водой. Рука японца дрожала, когда он доставал и открывал коробочку. Засунув в рот пару пилюль и запив их, он последовал за Дитрихом.

В камине потрескивал огонь, отбрасывая отсветы на золоченые гербы, украшавшие обложки дневников. Два грифона держали щит над шлемом с гребнем, а внизу располагались девиз, циркуль, молоток и буквы АУМ. [9] Хофштадтер стоял посреди гостиной с рюмкой коньяка в руке и следил за игрой света на хрустале. Дитрих бессчетное количество раз перечитывал эти страницы. Однако в Любеке, когда ему доверили тетрадки, он запер их в сейф, даже не открыв. Потом, в ненастный день, когда в окно стучал град, решил все же встретиться с отцом лицом к лицу. И просидел целый месяц, вчитываясь в каждую строчку, изучая любое замечание. Ему пришлось долго разбираться в непонятных диаграммах и умопомрачительных полетах фантазии, достойных Пиндара. [10] Хофштадтер разделил труды родителя на две категории: по одну сторону оказалось то, что он назвал эзотерико-мистическим бредом, по другую — аналитические выкладки блестящего ученого.

В этом скоплении бумаг штурмбанфюрер чуял огромный потенциал, способный вывести к вершинам невиданного господства. Если найти людей и средства, чтобы завершить начатое отцом, то, кто знает, может, и та идиотская мистика, которой напичканы записи, пойдет в дело, чтобы обеспечить ему карьеру. Гитлер и все его приближенные увлекались тем же и вышли из тех же кругов «инициированных», что и родитель Дитриха. А вот младший Хофштадтер научным исследованиям предпочел военную карьеру. Пока барон колесил по миру в погоне за химерами, супруга Кларисса заболела туберкулезом и умерла. Дитриху тогда не исполнилось и тринадцати. Единственной весточкой от папаши была телеграмма, в которой он доверял сына заботам воспитателя.

Мысли мешались в голове. Распутать клубок загадок, содержавшихся в дневнике, удалось лишь наполовину. Генрих фыркнул, уставившись в пустоту, и отпил глоток. Кстати, о гербе: почему отец его изменил?

— Это ваш фамильный герб, герр штурмбанфюрер? — прервал его размышления Отару.

Хофштадтер машинально провел рукой по щеке и сжал уголки губ большим и указательным пальцами.

— Не совсем. И называйте меня, пожалуйста, Дитрих…

— В каком смысле «не совсем», герр штурмбанфюрер? — поинтересовался японец, протирая платком очки.

— Неважно, не будем об этом…

Хиро опустил глаза на стопку дневников и бережно взял тот, что лежал сверху. Вокруг Отару клубился сигаретный дымок, а в пепельнице догорал окурок. Хофштадтер подошел к окну. В виднеющемся лесу стояла мертвая тишина: так всегда бывает перед бурей. В дверь еле слышно постучали. Дитрих обернулся:

— Войдите.

Вошла Фелипа, девушка-креолка, толкая перед собой столик на колесах с чашками, чайником и сахарницей, наполненной кусочками коричневого сахара. Прежде чем выйти, она мило улыбнулась. Штурмбанфюрер меланхолично проследил глазами за движением ее бедер, потом наполнил чашку для японца и, указав на рукописи, произнес: