— Она в утренней комнате, мисс.

Маргарет действительно была там. Как обычно, аккуратно одетая, только теперь во все черное. Она не услышала, как я вошла. Она сидела за письменным столом и смотрела в стену. Впервые я поняла, что Маргарет Ланкастер — красивая женщина. Я так давно знала ее, что не обращала внимания на ее внешность. Так бывает, когда видишь человека или вещь каждый день.

Возвращаясь теперь к прошлому, понимаю, что для такой женщины, как Маргарет Ланкастер — красивой, умной и деятельной, жизнь в этом доме в течение долгих лет была настоящим мучением. Но, в противоположность Эмили, она никогда не сдавалась: продолжала красиво одеваться, следила за своими волосами. Я помню, что даже в то утро волосы у нее были уложены, а руки, которые она положила перед собой на стол, были с маникюром.

Маргарет, конечно, позировала. Когда она поняла, что это я вошла в комнату, то спокойно повернулась и посмотрела на меня.

— Закрой дверь, Луиза. Хочу поговорить с тобой.

Она показала мне на стул рядом с собой и тихо спросила:

— Что ты с ней сделала?

Я ответила.

— Прекрасно. Пару дней пусть она там полежит. А потом ее нужно сжечь. Я хочу, чтобы ты сожгла эту вещь, не открывая конверта, Луиза.

— Но конверта нет, он развалился.

— Так ты знаешь, что это такое? — Она выпрямилась и посмотрела на меня. На щеках у нее появилось два красных пятна.

Я объяснила ей, как все было, и она внимательно меня выслушала. Но ее не интересовали объяснения. Она долго молчала. Затем решилась и положила мне на колени руку.

— Во-первых, — сказала она, — я хотела вынести эту перчатку, потому что она принадлежит Джиму Веллингтону. Даю тебе слово, что это так. И даю слово, что я нашла ее в доме после того, как он ушел. Но это не повод предполагать, что Джим… убил маму. Он оставил здесь пару перчаток месяца два или три назад, весной, и я бросила их в ящик столика, который стоит в холле. Я собиралась отдать их ему, а потом забыла. Уверена, что он сам не знает, где их потерял. И я должна была вчера избавиться от этой перчатки. Вот и все.

Теперь уже я молчала.

— Значит, любой человек в доме мог знать, где находятся эти перчатки? — произнесла я наконец.

Она махнула рукой.

— Ты права. И я не нашла второй перчатки. Но точно знаю, что их было две.

Я поднялась со стула. У меня было такое чувство, что она рассказала мне не все, что знала.

— Я сожгу ее. Сожгу ночью в печке.

Она кивнула, а потом положила руку мне на плечо.

— Могу сказать тебе одно, Луиза. Я уверена, что эта перчатка специально подброшена в то место, где я нашла ее, и что это самый ужасный поступок, с которым я когда-либо сталкивалась.

Перед уходом я спросила, как чувствует себя Эмили, и Маргарет холодно на меня взглянула.

— С ней все в порядке. Доктор Армстронг сделал ей укол ночью. Но не думаю, что она спала. Просто она немного успокоилась.

Эмили не спала. Когда я выходила, то услышала ее капризный голос. Она требовала, чтобы ей дали сдобную булочку, а Пегги ответила, что булочек в доме нет.

— Я принесу вам, мисс Эмили, — крикнула я, но она меня не услышала, и я стала подниматься по лестнице. В библиотеке все еще были люди, и я узнала голос мистера Льюиса, который был адвокатом почти всех жителей Полумесяца с тех пор, как я себя помню. Поднимаясь по лестнице, слышала, как весело поет кенар мисс Эмили, а Пегги что-то чистит пылесосом. Здесь все было так, как в любом другом доме Полумесяца солнечным августовским утром, если бы не полицейский в форме, с восхищением разглядывавший Пегги со своего поста у двери в спальню миссис Ланкастер.

— Где мисс Эмили, Пегги?

Она посмотрела на полицейского.

— Она там, мисс. Ночью в комнате залило потолок из-за дождя, и они разрешили ей туда войти.

Тут я увидела, что в комнате, где было совершено убийство, открыта дверь. Я подошла и заглянула в спальню.

С большой кровати были сняты простыни и матрас. Все остальное стояло на месте. Только сундук вынули из-под кровати и поставили на два стула в центре комнаты.

Протечку можно было заметить сразу. Вода затекла во время дождя с третьего этажа по крыше. Обои у кровати отклеились. На пол поставили чашку, чтобы в нее стекала вода, а у стены стояла Эмили, пытаясь приклеить свисавшие обои. Она не слышала меня и поэтому не повернулась, пока я не спросила у полицейского, можно ли мне войти.

— Нет, мисс. Извините, но приказ есть приказ. Тут Эмили обернулась, и я была поражена, как она изменилась. Лицо ее было красным. Обычно очень аккуратная, теперь она выглядела так, как будто бы спала в одежде. На ней белое платье, но оно было сильно помято. Она подошла ко мне походкой старой женщины.

— Думаю, обои окончательно испорчены, — сказала она так, как будто бы это была жизненно важная проблема. — Я сказала об этом отцу, как только Элен сообщила мне о протечке. А теперь здесь все испорчено.

Она протянула мне руку, а потом забыла, зачем это сделала, и отвернулась, чтобы посмотреть на обои.

— Даже если они высохнут, останется пятно. У нас так уже один раз было, но тогда воды оказалось меньше. Тогда я прикрепила обои кнопками, а сейчас хочу приклеить.

Было понятно, как она пытается бежать от действительности, придавая такое значение мелочам. Она продолжала думать об обоях и послала меня к Маргарет, чтобы узнать, есть ли у них мука. Недовольная Маргарет дала ее мне.