Генерал снова посмотрел на часы. Пора... Потом обернулся, встретился взглядом с Маджидовым - а больше ничего и не было нужно.

– Заряжен?
– он протянул руку к висевшей рядом с ногой "ксюхе"

Москаленко подумал про себя, что везет полного идиота - что, в детстве в войнушку не наигрался? Но это был генерал - а он был всего лишь майор.

– Заряжен, товарищ генерал-лейтенант!

Генерал глянул в последний раз на часы - пора - и, лязгнув затвором, ловко перебросил автомат Баранову.

– Товарищ...

Москаленко осекся на полуслове - тупое рыло ПМ глянуло ему в лицо.

– Молчать и выполнять то что я скажу! На запросы с земли не отвечать. Курс - по азимуту девяносто, на Пешавар, исполнять! Высота - не более пятидесяти над землей.

Ошеломленный Москаленко упустил ручку - и генерал Птицын ткнул его пистолетом в лицо, сам едва удержавшись на своем месте.

– Держи машину!
– выкрикнул он - убью!

Бортач, бортмеханик, крепкий и смелый хохол с Волыни по фамилии Онищенко, только недавно вернувшийся в строй - был за бортстрелка, прикрывал эвакуацию десанта, был ранен - обернулся, и увидел автомат, который неуклюже держал в руках Баранов. Опаленное дуло Калашникова смотрело прямо на него.

– Э... вы чего...
– непонимающе сказал он

Баранов держал автомат одной рукой за рукоятку, другой за магазин, губы его тряслись

– Стоять! Стоять, стреляю!

Хохол по-прежнему не въезжал. Он видел многое в этой жизни, видел как у одного офицера поехала крыша, он схватил пистолет и застрелил одного из сослуживцев, другого ранил, потом с собой попытался покончить... крыша поехала окончательно. Его еле скрутили, отобрали оружие, отправили в психушку. Вот и Баранов - его он видел впервые - сразу ему не понравился, нервный какой-то, трясучий. Может, тоже крыша после обстрела вертолета съехала, мало ли чего... когда человек на взводе, одного слова достаточно чтобы планка упала...

– Не дури! Дай сюда...
– протянув вперед руки, ловко балансируя на раскачивающемся полу вертолета, бортмеханик пошел вперед. В этот момент, перекрывая вой турбин грохнул выстрел - второго не последовало, потому что магазин от отдачи сдвинуло и произошла задержка. Но и одной пули оказалось достаточно...

Огнем обожгло внутренности, глубоко, до кишок. Прапорщик Онищенко пошатнулся - но удержался, посмотрел вниз, на стремительно расплывающееся по форме пятно крови. Потом поднял глаза на того, кто выстрелил в него.

– Дурак... посадят ведь...

Громыхнуло еще раз, отрывисто и страшно, прапор пошатнулся и упал вперед, Баранову под ноги. Тот оглянулся - капитан Маджидов прятал в кобуру пистолет Стечкина.

– Что смотришь, с..а! Добить не мог, урод!?

И в следующую секунду вертолет резко повело влево, так резко, что они оба полетели с ног, и Маджидов, и Баранов

В пилотской кабине выстрелы было слышно. Второй пилот, который непосредственно не был занят управлением вертолета, обернулся на звук - и взвыл, схватившись обеими руками за брызгающую кровью голень.

– Да вы что, охренели?!
– Москаленко бросил вертолет влево, в разворот, благо местность позволяла

– Убью! Убью, выполнять приказания! Убью!

Разворот был таким, что Баранова сбросило с места, где он сидел, он ударился обо что-то головой, да так сильно, что перед глазами вдруг замелькали ослепительно яркие звезды. Сверху грузно упал еще кто-то, зашевелился, рука нащупала что-то мягкое...

– С...а...

Майор открыл глаза - и с ужасом уставился в окровавленное лицо прапорщика Онищенко, он лежал с ним буквально лицом к лицу. Глаза Онищенко смотрели казалось, сквозь него, на губах смертельно раненого им человека вскакивали и опадали кровавые пузыри...

– Вверх! Вверх, убью!!!

Москаленко инстинктивно отработал рычагом общего шага, и вертолет начал подниматься, ввинчиваясь в серую хмарь зимнего афганского неба. Это было последнее, что он успел сделать в жизни...

Поднявшийся на ноги капитан Маджидов просунулся в кабину, приставил ствол своего пистолета к голове Москаленко и выстрелил. В кабине остро и страшно запахло кровью и пороховым дымом, все стекла с левой стороны кабины забрызгало красно-бурыми сгустками.