Девочка медленно опустила руки.

— Но… Уильям… — Она кивнула на светящееся у тропинки пятно. — Это никак не может быть естественным.

— Да, но в каком смысле они неестественные, Манчкин? Взгляни на изображение, которое получил твой друг Хуан. Ты видишь внутренности мыши. Это не аниматроник. — Уильям провел дрожащей ладонью по волосам. — Я подозреваю, что в какой-нибудь из местных лабораторий в самом деле упустили нескольких подопытных животных. Вероятно, эти существа не так умны, как люди, но у них хватило сообразительности, чтобы сбежать и одурачить тех… кто, говоришь, копался здесь в январе?

— Феретти и Восс, — тихо проговорила Мириам.

— Да. Возможно, чтобы одурачить их, достаточно было затаиться здесь, когда дно каньона покрывала вода. Я вполне уверен, что эти создания всего лишь самую малость умнее обычных лабораторных мышей. Но маленького преимущества может оказаться достаточно, чтобы изменить мир.

И Хуан понял, что Уильям имеет в виду не только мышей.

— Я не хочу менять мир, — сдавленно проговорил он. — Я просто хочу получить в нем свой шанс.

Уильям кивнул.

— Что ж, справедливо.

Мири переводила взгляд с одного на другого. Насколько мог разобрать Хуан, лицо ее было очень серьезно.

Мальчик повел плечом.

— Все в порядке, Мири. Думаю, Уильям прав. Мы здесь одни.

Она наклонилась к нему поближе:

— Это Берти тебя втянул?

— Отчасти. Мама подала заявку от всей семьи на участие в Фрэмингемском медицинском исследовании [103] . Я показал свои результаты Берти после того, как провалил Адаптивность. Берти отправил анонимный заказ и прислал мне изготовленные на заказ таблеточки. Действуют они… — Он попытался рассмеяться, но издал звук, больше напоминающий хрип. — Многие решили бы, что это просто шутка. Понимаешь… — он постучал себя по макушке, — они дают мне очень, очень хорошую память. Все уверены, что человеческая память в наше время ничего не значит. Люди говорят: «Кому нужна эйдетическая память [104] , когда запас памяти в твоей одежде в миллиарды раз больше?» Но дело не в этом. Теперь я могу идеально запоминать большие блоки информации, а моя «носилка» снабжает все, что вижу, иерархическими ярлычками. Так что для того, чтобы оперировать памятью своего компьютера, мне достаточно назвать несколько номеров. Это дает огромное преимущество при постановке задач.

— То есть Берти стал твоим лучшим другом, потому что ты — его супероружие?

От злости она говорила очень тихо, но теперь ее ярость была направлена не на Хуана.

— Неправда! Я изучил этот эффект запоминания. Сама идея возникла Из анализа моих медицинских данных. Даже с таблетками подобное действие проявляется у одного на тысячу. Берти никак не мог заранее знать, что я — тот один.

— А, конечно, — кивнула Мири и замолчала.

Хуан терпеть не мог этой манеры: вроде бы согласиться и предоставить тебе самому догадываться, что такого дурацкого ты сказал… У Берти отличные связи. У него связи везде: в исследовательских группах, на рынке идей. Но может быть, Берти нашел еще более простой способ. Сколько у него приятелей? И скольким он предложил воспользоваться своими таблеточками? Те — их наверняка было большинство, — на ком действие почти не проявилось, так и остались случайными приятелями. Но с кем-то Берти сорвал крупный куш. Как со мной.

— Но ведь Берти — мой лучший друг!

Ни за что не разревусь.

— Будут у тебя и другие друзья, сынок, — мягко сказал Уильям. Он пожал плечами. — Раньше, пока я не растерял последние мозги, у меня был дар. Я мог заставить слова петь. Я бы пожертвовал почти всем на свете, лишь бы вернуть его. А ты? Каким бы способом ты ни приобрел этот талант — он твой чудесный дар. И ты обязан им только самому себе, никому другому.

Мири тихо сказала:

— Не знаю, Хуан. Медикаменты на заказ не запрещены, как наркотики в двадцатом веке, но от их применения не зря отказываются. Их невозможно тщательно протестировать. То, что ты принимаешь, может…

— Знаю. Они могут поджарить мне мозги. — Хуан прижал ладонь к лицу и ощутил холодный пластик очков. На мгновение он обратился внутрь себя. Все прежние страхи и стыд всколыхнулись в нем… и отступили перед удивлением, что во всем мире его сумел понять только этот старик.

Но даже сейчас, даже с закрытыми глазами, он не оборвал контакта и видел виртуальные огоньки хлебных крошек. Несколько секунд он безучастно наблюдал за ними, а потом изумление прорвалось сквозь замешательство.

— Мири… они двигаются!

— А?

Она была еще дальше в своих мыслях, чем он.

— Правда! Вниз по туннелю, удаляются от нас!

Уильям приблизился к норе и припал ухом к камню.

— Бьюсь об заклад, наши маленькие друзья потащили ваши шарики вслед за первым.

— Ты можешь принять с них хоть какое-то изображение, Хуан?

— Да… вот одно. — Светящийся пол туннеля. Пушистые кучки чего-то вроде мелко порванной бумаги. Через несколько секунд сквозь скалу слабо просочился виртуальный свет. Маячок первой крошки! — Она располагалась в пяти футах под поверхностью скалы. Нащупала другие узлы и передает через них.

— Мы можем и их потерять.

Хуан протиснулся мимо Уильяма и бросил в нору еще две крошки. Одна прокатилась на добрых три фута. Вторая остановилась было в шести дюймах, но вдруг начала двигаться «сама по себе».

— Мыши раскидывают для нас узлы!

Все маячки, кроме самого дальнего, светились на полную яркость. Картинок теперь было в избытке, только очень низкого качества. Крошки нагревались в горячем воздухе туннелей, и на снимках отражалось очень мало деталей. Разве что сами мыши: лапки, мордочки и блестящие глаза.