Шрифт:
Сокольничий молчал.
— Рассказал он тебе, как безвинному кошаку шею свернул? А о том, как хладнокровно девушку прирезал?
«Подлец этот дядь Вася, — подумал Федя. — Собственную вину на Ионыча перекладывает, нехристь. А так и не скажешь, порядочный с виду, — прав был Ионыч».
— Такое вот дело, мил человек, — сказал дядь Вася, расфокусировал взгляд и рухнул на пол; тут же и захрапел, заглушая далекие выстрелы.
Федя скривился. Наклонился и порылся у дядь Васи в карманах: обнаружил кошелек и сунул себе за пазуху. С улицы посигналили. Федя высунулся в окно: Ионыч на вездеходе подъехал; вовремя подоспел. Сокольничий схватил Катеньку на руки, перешагнул дядь Васю и незамеченным покинул квартиру. Позади остались испуганные содеянным алкоголики; они продолжали пить, чтоб хоть как-то заглушить недавние воспоминания, но получалось плохо. Не пьянели и не забывали. Можно сказать, по-дурацки у них всё это вышло; вот только девушка погибла по-настоящему и сказать «по-дурацки», значит, оскорбить ее память. Поэтому лучше ничего не скажем: промолчим.
Глава шестнадцатая
На бегу Рыбнева часто посещали философские мысли. Вот и тут вдруг начали посещать: вроде бы только что возлюбленная погибла, горевать надо, ан нет: вместо горестных мыслей так и лезут философские. Зачем они, почему?
Неясно.
«Убийство забавно выглядит на большом экране, — философски размышлял Рыбнев, как бы наблюдая себя, бегущего по улице, со стороны, — поэтому на Руси и русских планетах так популярны мериканские блокбастеры. Россиянин с любой планеты на генетическом уровне ненавидит мериканскую культуру и мериканские ценности, но мериканские блокбастеры смотрит с упоением; с не меньшим упоением, чем сами мериканцы, с которыми в космосе мы почти не пересекаемся — и слава богу».
Рыбнев поскользнулся на заледенелом заячьем помете, каким-то образом попавшем на тротуар; упал на колено и выругался.
«Убийство забавно выглядит в детективной прозе, — думал Рыбнев, вставая с колена и отряхивая снег с брюк. — В книжке, которую купил в книжном ларечке на забытом богом полустанке. Убийство в детективной книжке завораживает, особенно если у автора в наличии имеется талант, чтоб максимально красочно описать, как убийца втыкает кухонный нож в спину жертве».
Рыбнев добрался до стоянки, перегнулся через заборчик: вездеход с черной звездой пропал. Рыбнев крикнул в приоткрытую дверь:
— Ляпка!
«Убийство выглядит максимально страшно в реальной жизни, — подумал вдруг Рыбнев. — Если вы не маньяк, конечно. А ведь я не маньяк, — подумал он в отчаяньи. — Всякое бывало, конечно, но нет — не маньяк. Страшно оно: и убивать и видеть убитого. Правда, не сразу страшно. Потом. Со временем. Через пару минут».
Он заглянул внутрь: в темноте угадывался покореженный силуэт бравого охранника; Ляпка умер сидя прямо на стуле.
«Убили Ляпку, — отстраненно подумал Рыбнев и помчался к дядь Васе. Пробежав три квартала, взглянул на часы. — Прошло две минуты. И не страшно. Почему так? Неужто в маньяка превращаюсь?»
У порога его встретила толстая Дуська с огромадным платком в потных ручищах; в платок Дуська изливала горячие слезы. «Как скверно, — подумал Рыбнев с тоской и поднял пистолет. — Ну почему приходится допрашивать женщину?»
Дуська увидела Рыбнева и сузила заплывшие жиром глазки:
— Из-за девки той пришел? Так я ее и пальцем не тронула: только смотрела! — Она промокнула левый глаз углом платка. — Да и смотреть-то противно было, товарищ майор, как она визжала и кровью истекала. Ну точно свинья. Можете арестовать, я виноватая и уже на все согласная…
У Рыбнева после таких слов в голове что-то перемкнуло, и он, не раздумывая, выстрелил Дуське в грудь. Подумал еще «Убийство выглядит…», а больше ничего про убийство и не думал; не было времени думать. Перешагнул корчащееся тело и вошел в комнату, где происходило основное пьяное действо. Его встретили гробовым молчанием. Мужики опустили головы.
— Давай, батюшка, — прошептал один. — Стреляй.
— Не сомневайся, братишка, — сказал другой. — Правильно поступаешь: мы это заслужили.
Кто-то дернулся, с тоской произнес:
— Неохота помирать, мужики…
Ему строго ответили:
— Когда девку резали, о чем думал?
— Как бы властям посильнее насолить, — признался тот, кто не хотел умирать. — Оно ведь правильно: олигархам пакостить…
Рыбнев выстрелил в него. Мужик свалился со стула, хватаясь за простреленный живот, и прохрипел:
— Быстро как всё… ох, быстро!.. не успевает жизнь перед глазами пролететь…
И умер.
Рыбнев закричал не своим голосом и застрелил остальных: кого в голову — сразу насмерть, а кого и добивать пришлось. Один всё никак не умирал: лежал в луже крови и с унынием смотрел на Рыбнева.
— Прости, — говорит, — товарищ майор.
Рыбнев стреляет в него в упор.
— Не со зла, — говорит мужик, — а из-за недостатка культурности: у нас тут всё просто, и жизнь простая, и смерть часто случается, и смертоубийством никого не удивишь…
Рыбнев опять стреляет.