С приближением окончания войны давление официальных лиц Испании на американского посла усилилось. Министр иностранных дел Лекерика, военный министр Асенсио, министр промышленности и торговли Карсельер, ссылаясь на оппозиционные элементы в стране, уже достаточно ободренные действиями групп испанских диссидентов по ту сторону французской границы, убеждали американского посла, что «открыто враждебная позиция по отношению к современному испанскому правительству может привести к новой» гражданской войне». Асенсио уверял, что эволюция политической жизни страны должна быть весьма постепенной, поскольку испанский народ «по природе горяч и вспыльчив» и «всего лишь несколько лет тому назад был вовлечен в кровавую гражданскую войну» [280] .

13 апреля радио разнесло весть о кончине Рузвельта. Берлин был в восторге. Геббельс потребовал принести «лучшего шампанского» и дрожавшим от радости голосом провозгласил: «Вот поворотный пункт. Это как смерть царицы во время Семилетней войны» [281] .

В Мадриде реакция была иной — не обесценятся ли гарантии, данные Рузвельтом в 1942 г.?

О напутствии Рузвельта Армюру Франко не знал, но сам тон нового посла был обнадеживающим: речь не шла о демонтаже режима, а лишь о его эволюции. Новой гражданской войны в Испании обе стороны стремились избежать.

Победа держав антигитлеровской коалиции над германским фашизмом принесла Мадриду новые тревоги. Но Франко не терял веры в возможность участия Испании в воссоздающемся мировом сообществе. Для этого он не жалел слов, пожалуй, никогда еще за годы своего правления он не был так щедр на обещания перемен ни своим соотечественникам, ни иностранным слушателям. 16 июля 1945 г., за день до открытия в Сан-Франциско конференции стран-учредительниц ООН, в интервью агентству ЮПИ он заявил: «Испания находится на пути политической свободы» и выразил желание сотрудничать с Англией и США. Он говорил, что никогда не был союзником Гитлера, никогда не хотел вступить в войну и даже отговаривал Муссолини от нападения на Францию [282] .

На другой день кортесы одобрили Хартию испанцев: вопреки прокламировавшемуся в недавнем прошлом антиконституционализму в новые времена режим «осчастливил» испанцев некоторым подобием конституции. Им было обещано соблюдение гражданских прав — неприкосновенность личности и жилища, тайна переписки. Отныне никто не мог быть арестован иначе, как в случаях, установленных законом, и вопрос о продлении ареста или освобождении должен был быть решен в течение 72 часов после задержания. Хартия декларировала свободу ассоциаций, если «они преследуют дозволенные цели», и свободу выражения идей, если они «не посягают на основные принципы государства». Механизма гарантии прав гражданина Хартия не предусматривала [283] .

Выступая перед национальным советом фаланги, Франко заявил, что у испанцев нет иной альтернативы, кроме выбора между режимом, который он назвал мирной революцией, и коммунизмом. Политическая система западных держав-победительниц, по мнению каудильо, также не подходила для испанцев, ибо испанская история свидетельствует, что всякая попытка импорта любой внешней доктрины обречена на неизменный провал в силу своего несоответствия национальному характеру и традициям [284] .

Два дня спустя был реорганизован правительственный кабинет. Впервые генеральный секретарь Национального движения (фаланги) не получил министерского портфеля. Министерство образования возглавил католик X. Ибаньес Мартин. Но самую большую жертву Франко принес, как считали в близких к нему кругах, сменив на посту министра иностранных дел фалангиста Лекерику, к которому испытывал дружеские чувства, на А. Мартина Артахо, лидера Католического действия.

Одним из мотивов такого назначения была надежда на то, что для дипломатического мира Западной Европы, где позиции христианских демократов были весьма значительны, католик Мартин Артахо будет более приемлемым, нежели фалангист Лекерика. Но особые надежды возлагались на благоприятную для режима реакцию американской католической общины.

Честь «открытия» Мартина Артахо как «великого дипломата» принадлежала епископу Мадрида — Алькалй доктору Леопольде Эихо-и-Гараи. Раньше, чем кто-либо из представителей высшего духовенства усвоивший терминологию фалангистской риторики, за что и получил в свое время прозвище «голубого епископа», Л. Эихо после разгрома европейских держав «оси» счел уместным вспомнить о существовании «Католического действия» и входившей в его систему университетской «Национальной католической ассоциации пропагандистов», видная роль в деятельности которой принадлежала Мартину Артахо. Последнего к тому же связывало многие годы сотрудничество с Анхелем Эррерой, начавшееся еще во времена «El Debate» в 30-е годы.

Было также известно о тесных связях Мартина Артахо с Ватиканом и даже о «старой дружбе» с папой Пием XII, начавшейся еще в бытность последнего государственным секретарем. В те дни в журналистских кругах Мадрида имела хождение такая «периодизация» внешней политики франкистской Испании, данная известным острословом Аугустином Фоксй: «Во времена Серрано Суньера, когда ты звонил по телефону в министерство, тебе отвечали: «Арриба Эспанья! Это министерство иностранных дел». В эпоху Хорданы и Лекерики ответ был: «Вива Эспанья! Это министерство иностранных дел». Теперь, когда настали дни Мартина Артахо, ответ стал таков «Аве Мария, Дева Пречистая. Это монастырь иностранных дел» [285] . Но все было тщетно: международное сообщество отказывалось принять в свои ряды Франко, а значит, и Испанию.