(Просто поразительно, как устраиваются люди, да еще такие, как Виктор! А Алик каждое утро сам себе чай заваривает, яичницу делает, может даже обед приготовить, и не плохой, если взять в пример тот, который он соорудил однажды в турпоходе.)

Садимся. Едим. В общем-то все было очень вкусно, так что ела я вовсю, даже пирог ела. Ну, один-то раз можно.

Говорим о том, о сем. Надо отдать ему справедливость, поговорить с Виктором интересно. Он все-таки здорово культурный парень, этот подлец. Он меня потом водил по квартире и о каждой безделушке рассказывал. И чувствуется, он действительно знает. И по части музыки, живописи его не перешибешь. Уж музыку-то я как-нибудь... А он — еще лучше. Помню, однажды после моей тренировки спрашивает:

— Почему ты выполняешь это упражнение под полонез Шопена. Вот у Карпентера есть такая пьеса «Приключение пуешественника»... Там одна часть называется «Озеро». Или другая: «Лают собаки». По-моему это больше подходит.

Я, конечно, тут же сострила насчет «лающих собак», а потом мы с Еленой Ивановной разыскали этого Карпентера. И что же, действительно словно для моего упражнения написано!..

Или вот висит у них на стене репродукция картины. Несколько обнаженных юношей вполне современного вида и старик. Я обратила на нее внимание, потому что один из юношей напоминал гимнастку с обручем.

— Понравилось? — спрашивает он. — Это «Лаокоон» Эль Греко. Сама картина — в Национальной галерее в Вашингтоне.

Я, честно говоря, знала раньше только скульптуру «Лаокоон». О картине не слышала. Об Эль Греко слышала, но ничего о нем не знала. Я думала, он старый художник, — и вдруг такая современная картина...

Я так и сказала Виктору. А он рассмеялся.

— Эль Греко жил с тысяча пятьсот сорок первого по тысяча шестьсот какой-то. Но в том-то и штука, что картина эта его выглядит, словно ее рисовал современный художник. Вообще Эль Греко... — И пошел и пошел мне рассказывать, словно наизусть знает энциклопедию. Да, в культуре ему не откажешь (если культура только в этом).

Кончили мы экскурсию по квартире и торжественный банкет, он ведет меня в переднюю. Там большое зеркало. И вдруг он что-то нажимает, зеркало отворяется, и за ним оказывается маленькая комнатка.

(Пиши, пиши, Люська! Пиши. Эту комнату особенно подробно опиши. Ты ее на всю жизнь должна запомнить! Ох, как стыдно, как трудно писать...)

Комнатка метров шесть, стоит какое-то сооружение вроде серванта, никаких стульев, на толстом ковре одни подушки разбросаны. Под потолком вентилятор, как в индийских фильмах, — такой пропеллер крутится. Полутьма. Красновато-синеватая такая полутьма — ламп не видно.

Он открывает этот сервант — оказывается, бар. Внутри автоматически зажигается свет: всякие бутылки, рюмки — в общем, целая батарея всего.

Я тут же говорю:

— Я пить не буду. Что это ты меня в какой-то альков затащил?

Он смеется.

— Во-первых, это не альков, а бар, во-вторых, не затащил — сама пришла, а, в-третьих, не хочешь пить — не пей. Но я советую попробовать — я тебе сделаю коктейль слабей шампанского. Ты вообще когда-нибудь пила коктейли?

— Нет, — говорю, — ни коктейлей, ни кальвадоса никогда не пила.

— Ну, кальвадос — это дрянь. А коктейли — очень вкусно. Попробуй. Не понравится — ведь можешь не пить....

Тоже верно. Решила попробовать. И мне, дуре, понравилось. Так, слабая водичка, и все. Их можно, наверное, ведро выпить, этих коктейлей. Это я так рассуждала.

Он тоже пьет. Впрочем, он уже за столом выпил достаточно. Видимо, на него это уже действует. Но он такой же сдержанный, ведет серьезные разговоры.

(Боже мой, какой же он подлец, какой страшный опасный подлец!).

Я пью, заедаю вишенками, которые на дне этих коктейлей болтаются, очень занята — не легко поймать вишенку соломинкой — и ничего не замечаю.

— Давай потанцуем, — говорит.

Нажимает какую-то кнопку, дергает какой-то рычажок — и слышится музыка: где-то в этом баре спрятан магнитофон, да еще стереофонический.

И какая музыка! Какие чудесные вещи! Танцевальная и вместе с тем красивая. Ни одного рок-н-ролла, твиста. Танго, блюзы, медленные вальсы.

Музыка действительно замечательная. А я, когда слышу хорошую музыку, я обо всем забываю. Я все забываю. Просто переселяюсь в какой-то другой мир. И мы танцуем. Танцует он чудесно. Легко, ритмично, не назойливо.

Танцуем и танцуем без конца. У меня голова кружится, щеки горят. Хочется пить, и я, конечно, пью коктейли — они вкусные, холодные.

Болтаем о ерунде. А потом, я сама не знаю почему, задаю ему вопрос:

— Помнишь, ты мне целую теорию излагал о жизни? Помнишь? А для чего тебе я? Я ведь тебе силы не прибавлю с твоими дураками и кретинами бороться...