Юрка взглянул на пораненное им деревце, потом на Шаха. Тот спокойно лежал и глядел в небо. Он, конечно, едва встанет, сразу всё заметит и поймёт. Юрка порылся в кармане, нашёл обрывок какого-то шнурка. Настороженно поглядывая на Шаха, приподнял полуобломанные веточки, приложил к стволу и привязал.

— Пойдём, Шах, а то опоздаем!..

— Пора.— Шахназаров поднялся. Юрка встал так, чтобы заслонить собою пораненное деревце.— Прокладываем дорогу напрямик, зачем нам каждый день крюк делать? Видишь вон тот большущий дуб у реки? Идём прямо на него, потом — к почте, а там и школа рядом. Становись за мной, слушай мою команду. Шагом — марш!

«Хорошо,— подумал Юрка.— Не заметил...»

Он недолго шёл следом за Шахназаровым.

— Не хочу задним, хочу первым.

— Шагай, только поживее, чтобы я на пятки тебе не наступал. Темп возьми — ать-два, ать-два, давай ранец, он тебе мешает.

— Не мешает.

— Шире шаг! Молодец!

— А ты расскажи что-нибудь. Обещал про «Варяга».

— Верно, обещал. Что ж, можно и про «Варяга». Случилось это, Юрка, давным-давно, наверное, твоих дедушек ещё на свете не было. Стояли на рейде в порту Чемульпо два русских корабля — крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Ни один матрос, ни сам капитан Руднев не знали, что Япония напала на Россию и уже вовсю идёт война. На рассвете увидел вахтенный офицер: четырнадцать японских кораблей подошли к заливу и дают сигнал: «Приказываю сдаться!» Вышел на мостик капитан Руднев — высокий такой, бородатый, красивый, вся грудь в орденах и медалях,— скомандовал: «Свистать всех наверх!» Матросы и офицеры построились на палубах, и тогда Руднев обратился к ним. «Братья,— сказал он,— далеко мы от родных берегов и окружены неприятелем. Ждать помощи неоткуда. Наша Родина, наша Россия — наши корабли. Что будем делать, братья? Сдадимся на милость неприятеля, но на веки вечные покроем себя позором или со славой умрём?» — «Умрём!— сказали матросы.— Русские никогда не склоняли головы перед врагами. Лучше умрём». И тогда капитан Руднев поклонился матросам и скомандовал: «Всем занять боевые места. Полный вперёд!» Японцы обрадовались, подумали, что русские идут сдаваться, а «Варяг» и «Кореец» вошли между их кораблями и открыли огонь. Это, Юра, был страшный бой... Два корабля против четырнадцати. Снаряды рвались один за другим, падали убитые и раненые, всё горело вокруг... Матросы перевязывали раненых товарищей, и те опять становились к орудиям. Уже тонет японский миноносец, три подбитых крейсера, дымя, выходят из боя, но всё меньше и меньше остаётся русских людей. Послушай, как об этом в песне поётся:

— Их потопили, да?— задумчиво спросил Юрка.

— Уже замолчало несколько орудий,— одни разбиты, на других некому стрелять, да и нечем. Упал на мостике раненый капитан. Когда подбежали к нему, он отдал последнюю команду: «Корабли врагу не сдавать! «Корейца» взорвать, «Варягу»— открыть кингстоны! »

— Все потонули, да?..

— Мало уцелело... Но главное, Юрка, остались о тех моряках добрая память и вечная слава, потому что сражались они и умирали — героями. Сколько лет прошло, а люди о них не забыли — песни поют, книги пишут... Вот так, брат...

Юрка вдруг остановился, с тревогой поглядывая вперёд. Они уже вышли из леса. До дуба было ещё далековато, но Юрка хорошо видел на нём человека: оседлав сук, тот глядел в бинокль куда-то в сторону леса.

— Ты чего?— спросил Шах.

— Вон... человек на дереве,— шёпотом ответил Юрка.— Слезает.

— Вижу. Не маши руками, пусть считает, что мы его не заметили.

— Для чего он туда полез?

— Я и сам хотел бы это знать.

— Он шпион, да?

— Ну прямо-таки сразу и шпион.

— Уходит! Видишь? В кусты...— Юрка вдруг почувствовал, как похолодело у него где-то внутри — это же опять человек со шрамом, которому он, Юрка, выболтал однажды военную тайну. Почему и зачем он здесь, что ему тут нужно?

— Юра, давай-ка поторопимся, а то и в самом деле опоздаем.

На почте был обеденный перерыв, и опять там находилась лишь Танечка. Появлению Шахназарова и Юрки она заметно обрадовалась.

— А вот и опять мы!— весело сказал Шах, доставая из сумки солдатские письма. Покосившись на Юрку, вынул из нагрудного кармана гимнастёрки ещё один конверт, уже изрядно потёртый на сгибах, тоже протянул Танечке: — Это лично в руки, от одного... хорошего человека...

Танечка смутилась, покраснела, Шах как ни в чём не бывало продолжал:

— Если будет ответ, завтра заберу. Юра, помоги Тане разобрать нашу почту, я пока в часть позвоню.

Шахназаров вошёл в переговорную кабину, плотно прикрыл за собою дверь, набрал номер. Ни Юрка, ни Танечка не слышали, что и кому он говорил. А говорил он вот что:

— Коммутатор, соедините с ноль первым. Товарищ подполковник, докладывает рядовой Шахназаров. По пути в школу заметили подозрительного человека. С дуба — ориентир восьмой — вёл наблюдение в нашу сторону. Да, да, с биноклем. Одет под охотника — куртка, кепи, высокие сапоги. Ушёл кустарником в сторону деревни Сосновка. Нет, мы вели себя осторожно.

Когда Шахназаров вышел из кабины, Танечка уже паковала в его сумку газеты и письма, Юрка сосал конфету, вторая была в руке.

— Костя, может, чайку?— спросила Танечка.— У меня и печенье...

— В другой раз обязательно попьём. Знаешь, Таня, как я люблю чаёвничать — будь здоров! Только сейчас некогда... Юра, ать-два!

Нет, сегодня Юрке было не до занятий, не выходила у него из головы встреча с человеком со шрамом. Со всеми подробностями вспомнилось, как тогда, на вокзале, выдал он ему военную тайну, проболтавшись о том, что отец его вовсе не лётчик, а ракетчик и что его перевели служить на огневую позицию в лесу.