Сегодня мы собрали с собой еду и захватили плед, чтобы я могла поесть потом, не возвращаясь домой. По привычке, идя к нашей полюбившейся бухте, я сорвала несколько апельсинов. Мне нравилось, какие они на ощупь, когда их нагревает солнце, вряд ли почувствуешь то же самое, покупая фрукты в магазине.

Калеб шел немного впереди, неся в руке всю провизию, а я немного отстала. Но довольно быстро нагнала его - Калеб всегда старался приноровиться к моему шагу.

– Почему ты поступаешь в Бредфорд? Ты можешь поступить в любой университет, какой только захочешь.

Я заставила его остановиться и посмотреть на меня.

– Так я буду ближе к тебе.

Мелочь, а приятно. Люблю, когда он такими словами, запросто говорит, как любит меня.

– И на кого будешь учиться?

– На химика.

– Зачем?

– Чтобы научиться делать свои краски.

– Зачем?

– Чтобы стать особенным художником.

– Но ты и так особенный... художник, - с лукавой улыбкой добавила я.

– Глупая и любимая, - мягко рассмеялся Калеб, привлекая меня к себе, а я уже думала, он меня так и не обнимет. Нежно проведя по губам, Калеб позволил себе всего на мгновение прижать меня сильнее, а потом отпустил. Чего мне вовсе не хотелось.

– А ты сможешь перевестись потом куда-нибудь в другое место?

– Конечно.

– Тогда как тебе Университет Глазго?

– Учился там лет тридцать назад.

– Какой ужас, - наиграно тяжко вздохнула я, Калеб мило улыбнулся, желая меня подначить.

Мы разложили плед, и, как и в последние три дня, пустились в воду. Я раздобыла в доме купальник, о чудо - красного, а не белого цвета! Калеб был в плавках. Его одежда до обидного была красочней моей, и потому я сегодня щеголяла в его темно-синих шортах и зеленой футболке. Сплошной гламур! Калеб веселился, увидев меня, я же отвечала на его насмешки, показывая язык.

Проплыв несколько метров туда и обратно, я плавилась под солнцем, покачиваясь на спине. Кругом было пустынно и тихо, легко можно было забыть о соседях, но Калеб предпринимал все необходимые меры предосторожности. Даже веселясь со мной, он оставался начеку.

Его кожа под солнцем немного утратила свою белизну, и все же я не могла смотреть на него без обожания. Мне и раньше не часто доводилось видеть родителей такими, а теперь на меня обрушилась целая лава всей этой красоты. Зато чувствовала я себя так чудесно, словно мира, кроме нас, не существовало.

После жары вода показалась мне шелковистой и приятной, совсем как Калеб на ощупь. От скал падала темно-зеленая тень, и немного поплавав в ней, я снова вернулась к Калебу. Он нырял очень глубоко, и я могла его видеть сквозь прозрачную воду, а потом доставал красивые ракушки, которые редко можно увидеть просто валяющимися в песке.

Вернувшись на берег, я почувствовала себя голодной, как волк, и Калеба очень веселило то, с каким энтузиазмом я набрасывалась на еду. Мне хотелось поправиться, так как теперь я была сплошными кожей да костями, и о беременности напоминала лишь грудь, слишком тяжелая для моей теперешней, хрупкой фигуры. Но по взгляду Калеба, можно было понять, что его все устраивает. Я надеялась, что может, мы сможем с ним сблизиться намного больше, ведь теперь я не беременна, но Калеб держался почти всегда в рамках приличий и не распускал рук. А мне этого очень бы хотелось, и я не знала, как бы ему об этом деликатнее намекнуть. Когда я разглядывала его поджарую фигуру, то чувствовала себя настоящей нимфоманкой. Ну когда хоть один парень вызывал во мне такие чувства?

– Через неделю Соню и Рики будут крестить.

Калеб плюхнулся на плед возле меня и потряс мокрой головой. Я смешливо поморщилась и, не дав ему увернуться, поцеловала в губы. Он ответил мне с неожиданной страстностью, которая о многом сказала мне. Возможно, о нашей близости мечтала не я одна.

Но Калеб отстранился так же быстро, как и начал целовать. Неохотно, но я все же вернулась назад на свою часть пледа.

– Значит, родители решили, оставит те имена, что дала я, - протяжно сказала я, когда поняла, что продолжения поцелуя не последует.

– Да. Им имена очень нравятся. Все ждут лишь нас.

– Самюель мне сказала. Видимо она волнуется, не изменю ли я своего решения на счет детей. Я пыталась ей объяснить, что теперь их мать она, но Самюель просила меня сначала увидеть детей, а потом решить окончательно.

– Она права, ты бы видела, как они прекрасны, - голос Калеба был таким мечтательным, что я невольно залюбовалась им. Мое глупое сердце тут же совершило дикое сальто, и, услышав это, Калеб встрепенулся. Но встретившись с моим взглядом, самодовольно улыбнулся.

– Какие они?

Калеб подумал, прежде чем ответить. Повернувшись ко мне, он подпер голову рукой.

– Соня, наверно больше боец, слишком уж требовательно она кричит, когда чего-то хочет, а Рики спокойный - почти никогда не плачет, а если уж голоден, то просто скривиться, и немного похнычет. Терцо и Самюель трясутся над ними. А видела бы ты Грема, - Калеб иронически хохотнул, словно вспомнив что-то очень смешное, - я думал, вампиры не могут упасть в обморок. Но однажды у него было такое лицо, что я готов был поверить.