— Давайте удерем. Отпишемся в теплицу, а сами поедем на лодке кататься. Все равно работать не дадут, а отчеты никуда не денутся.

Мы поехали с ним на речном трамвае в Кунцево. Там катались на лодке, стреляли в тире и резвились с радостью прогулявших занятия школьников.

В другой раз он предложил всей группе воспользоваться отсутствием замдиректора Н. П. Шихобаловой и уехать в издательство «Колос» договориться об издании нашей книги.

А. А. Крылов, Турлыгина, Барановская и я веселой гурьбой выскочили на улицу. Вдруг лицо у Парамонова как-то вытянулось, весь он потускнел и пролепетал:

— Идет, чертова кукла.

Навстречу шла Н. П. Шихобалова.

— Вы куда?

— Да мы хотим книгу издать, в министерство, — сказал А.А.

— Так зачем же все? Вот Петр Семенович (Крылов), человек из вас самый положительный, пусть он договорится от вашего имени.

— Петр Семенович, у Вас не найдется времени съездить в редакцию? — спросил Парамонов.

— Вот это да! Вместе со всеми у него время нашлось, а одному не найдется. А ну-ка, все возвращайтесь! Мне к вечеру отчет нужен.

…Входили мы в здание ОБН с удрученным видом…

Есть люди, для которых работа — не только средство для существования и даже не только удовлетворение духовной потребности, но и физиологическая функция организма. Отними у них эту функцию — весь организм расстроится, нарушится гармония. Как полк без знамени становится толпой небоеспособных солдат, так и организм таких людей, лишенный целенаправленности, становится конгломератом клеток и органов. А, как известно, изолированные органы долго не живут. Именно к таким людям и относился А. А. Парамонов.

Однажды по Академии Наук пронеслась очередная волна сокращения штатов. Волны проходили и прежде. Требуется сэкономить на зарплате столько-то рублей — дирекция экономит. Раньше делали так: сократят уборщиц, препараторов, лаборантов на определенную сумму рублей — начальство удовлетворяется. А через некоторое время бьют тревогу — заросли грязью, непроизводительно работают ученые: получают много, а большую часть времени занимаются неквалифицированным трудом. Ну, высокое начальство постепенно спускает новые ставки, глядишь, штаты стали такими же, как перед сокращением, а то и больше.

Но со временем умнеть может и начальство. На этот раз было предложено сокращать только высоко оплачиваемых. Заведующая кадрами В. Г. Григус стала при Парамонове заводить разговоры. Вот, дескать, есть старики, которым пора на пенсию, а они не уходят, из-за них придется увольнять людей более молодых, а следовательно, более трудоспособных. Совести у них нет, и тому подобное. Совесть у Парамонова была особенно обостренная. Хотя и он сам, и все окружающие знали, что по работоспособности он намного превосходит молодежь, нервы у А.А. не выдержали, и он заявил, что хочет уйти на пенсию. Заявил, пришел домой, заплакал, слег и больше не поднялся.

Один из друзей сообщил, что видел меня в «черном списке» Ленинградской партийной организации — в списке лиц, которых не следует привлекать к чтению лекций.

Проще всего мне как-то сказала Шихобалова:

— Вы ведь под наблюдением.

На что я ответил:

— А Вы уверены, что за Вами не наблюдают?

— Но Вы — почти что под гласным!

Как-то раз меня пригласил зайти к себе в комнату А. Шигин. Он в то время замещал секретаря парторганизации. В комнате находился еще один член парткома, бывший гебешник Махин, работавший заместителем директора по хозяйственной части.

Я догадался, что разговор будет о подписанных мной письмах, и решил заявить, что не буду на эту тему разговаривать, пока они не покажут мне текст с моей собственной подписью. Но разговор принял неожиданный оборот:

— Ходят слухи, что Вы подписывали какие-то клеветнические письма. Мы уверены, что этого не было, что Вас с кем-то спутали, или кто-то, чтобы Вам насолить, написал Вашу фамилию. Вот мы и пригласили Вас, чтобы убедиться в том, что мы правы.

В данной ситуации не ответить на вопрос означало отказаться от своей подписи, и я сказал:

— Да, я подписывал письмо в защиту своего друга П. Г. Григоренко (мы к этому времени стали свойственниками) и поддержал письмо Инициативной группы в ООН.

— Только поддержали?

— Да, я не счел возможным ставить подпись под текстом, поскольку там сказано: «Мы неоднократно обращались в высшие советские органы власти». Я не обращался и не мог подписаться под поступками, которых не совершал.

Махин долго меня вразумлял:

— Ведь Вы не политик. Вы ничего не знаете, зачем лезете ни в свое дело?