Что она наделала?!!

Вдруг Арина услышала чей-то голос вдалеке: "Остановка сердца, быстрее, быстрее!". И тут же разряд тока, по всему телу. Мгновенная чернота перед глазами, как если бы её выкинуло в открытый космос и вот снова разряд тока на земле. Жутко заныло в области сердца. Где-то далеко рядом стоял брат, его отгоняли врачи, но он стоял и молча, молился.

Разряд. Космос. Разряд.

Она ахнула, упав на колени. Больно. Как же больно.

А на заднем плане улыбающийся мужчина и уставшая, но улыбающаяся женщина и уснувшая в колыбели малышка, любящая появляться с пафосом.

Космос без звёзд.

Миллиарды километров пустоты, нет даже света — нет ничего. Спустя бесконечно долгое время кто-то прикоснулся к щеке. Приятный голос сказал: "Проснись, дочка". Бабушка? Бабушка всегда называла её дочкой. Нет не бабушка. Она лежит на толстом мягком ковре, на полу, упираясь взглядом в начищенные ботинки Прада. "Проснись" — повторил тёплый женский голос. Арина приподнялась. Ей не удалось сразу восстановить последовательность последних событий. Роддом, маленький мальчик, комната, падение? Нет, всё наоборот. В глазах двоилось. Она сфокусировалась и чуть снова не лишилась чувств. Перед ней, занимая практически всё пространство огромного зала, явилась Великая Мать. Какая же она красивая. Арина залюбовалась жемчужной белизной тонких, будто выточенных из камня рук с пальчиками — произведениями искусства. Великая мать понимающе улыбалась, тянулась к ней. Ветер, которого не было в комнате, играл её локонами. Корона на голове сияла золотом и ослепительными камнями, цвета самого света.

— Встань, дочь моя! — придал сил голос, прозвучавший в голове.

Арина встала. Она не сомневалась, что Великая мать обращается именно к ней, но рядом с пола поднялись Гита и Капитан, как и она завороженно смотрящие на фантастическую гостью.

Точённые губы не шевельнулись, но в голове раздался голос:

— Я испытывала вас… Я сразу знала, что вы будете меня искать… Но жизнь — это дар, бесценный, редкий, единичный… Во многих мирах о жизни не принято мечтать — она недоступна, а вы хотите второй раз войти в реку…

Все молчали.

— Нет. Теперь ты называешь себя Капитан Прад, но я знала тебя и раньше, под другим именем… Имя ничего не значит… Я отвечу тебе: нет, я не обязана тебя воскрешать сколько бы благими не были твои устремления… Скажу тебе как в прошлый раз… цель не всегда оправдывает средства… Мне не интересен мир живых, потому что все умрут и с моей помощью вернутся… Какая разница, что ты изменишь? Если в любом случае… Все умрут и вернутся… Но я не судья… Пусть судят судьи…

Дети мои, знайте… Если бы не эта девушка, которая не знает о себе почти ничего — я бы не подарила вам второй шанс… Это она нашла избранного… Это она сделала того, кто был обречён на "нерождение" избранным, тем, кто по-настоящему возвысится среди прочишь… Так будет… Я вижу… Вы знаете, Избранные моя слабость… Так что будем считать, это моей благодарностью ей — той, которая так мало знает о себе… Арпеник, я читаю тебя как открытую книгу и вижу, чего ты жаждешь всем сердцем — спасения этих двух, не особенно достоянных, пусть ценою собственной жизни… Это благородно, но глупо, — Великая мать улыбнулась, — глупость и благородство всегда идут рука об руку… Что ж, я благоволею тебе, сегодня — завтра это не повториться… Лучше нам больше не встречаться…

Арина не знала, что ответить. Банальное "спасибо" — звучало бы как оскорбление — слишком грубое, выраженное звуком, горлом. Ведь человеческие слова недостойны этого великолепного существа. Мать Ткачей незаметно улыбнулась кончиками губ — поняла. Протянула руку и приняла от Прада грубую толстую иглу. Когда Капитан достал её из внутреннего кармана пиджака, свет в комнате померк, словно игла высосала его, впитала. Великая мать держала её брезгливо, чувствовалось, что ей неприятно прикасаться к этому богомерзкому предмету, наверняка артефакту. Так больше ничего и не сказав, она ткнула иглой в грудь Гиты, которая ахнув растворилась в воздухе, следом последовал Капитан. Подошла её очередь, но Арина отступила на шаг, спросила:

— А как же Вадим? Что будет с ним? Ведь его здесь нет…

Великая мать, как обычная мама, испытывающая гордость за дочь, провела рукой по её волосам:

— Придёт час и он вернётся…

Игла уколола Арину в центр груди. На мгновение ей почудилось, что её разорвало. Она одновременно была в Зябликово и в больничной палате, с простыней накинутой на лицо. Смотрела в прекрасное лицо самого красивого в мире создания и одновременно на белую ситцевую ткань. Из-за двойственности затошнило. В глазах покадрово менялось изображение. Быстрее, быстрее, быстрее.

"Апчхи!" — чихнула Арина, резко сев на больничной кушетке.

Константин Львович как всегда сидел в первом ряду. Сегодня он был жутко раздражён. День не заладился с утра: звонок из принадлежащего ему "Кафе Пушкинъ", о локальном пожаре стал первой весточкой. Супруга Лариса отвлекла кухарку, и кофе вышел подгоревшим — этот вкус гари до сих пор стоял во рту. Но худшее ждало впереди. Захолустная газетенка "Московский комсомолец", чей звёздный час давно прошёл, чьи рейтинги вызывали даже не усмешку, а откровенную жалость, вдруг разразилась разворотом с критической статьёй по поводу работы Первого. Бог с ним, если бы критиковали журналистов, сериалы, бездарей-ведущих, да хоть оформление эфира — пожалуйста, никто не против, но в статье чуть ли не в каждом абзаце фигурировало его имя. Константин Львович наклонился к столу и зарычал, чтобы выпустить гнев, а когда вновь посмотрел на сцену, тень злости видно ещё не улетучилась и молодой КВНщик, случайно посмотревший в его сторону, испугался, забыв текст. Эрнст улыбнулся, мальчик на сцене подумал, что улыбка предназначалась ему, и блестяще вышел из ситуации. Мда, как просто управлять людьми. На самом деле он улыбнулся самому себе. Журналист Масленников явно не знал, с кем связался. Наверняка приехал не далее чем месяц назад из какого-нибудь Иркутска и чем-то насолил редактору, ведь в этой стране давно не осталось журналистов пишущих плохо об Эрнсте. Такие были раньше, но где они сейчас? На захудалых радиостанциях, да в интернет-изданиях пишут про трусики Ксении Собчак. Он улыбнулся шире. Как же давно минули времена, когда Константин Львович имел врагов, называя их с чувством, почти как родственников "Кровники", вот и объявился новый "Кровник", жаль, что мелкая сошка, хотя… Ведь был выпускающий редактор, одобривший публикацию. В конце концов, Паша Гусев — главный в этой газетёнке, но этот, скорее всего не при делах — не досмотрел. Н Е Д О С М О Т Р Е Л — ошибка, да ещё какая! Эрнст снова скривился, как от зубной боли, представив, прокуренную редакцию со столами с извечными подтёками от кружек с растворимым кофе, людей в растянутых дешёвых свитерах за мониторами, то там, то тут раздаются язвительные смешки — журналисты переписываются, смакуя каждую строчку статьи-поклёпа — смеются над ним. Что ж, смейтесь — пока можете. Чтобы как-то поднять настроение Константин Львович склонил голову, вдохнул божественный парфюм от рубашки — какое блаженство! Иметь врагов — это прекрасно. Конец медленной размеренной жизни, в крови снова бурлит адреналин, начинается война.

Заиграла весёлая музыка, зал театра российской армии взорвался овациями.

— Генеральный директор "Первого канала", "наше всё для КВНа", Константин Львович Эрнст! — объявил стареющий ведущий, которого давно надо было заменить.

"Пожалуй, за этой стойкой неплохо смотрелся бы Ургант или Яна Чурикова… А что? Молодые, красивые, но главное послушные. Вот, кстати, и Верник давно просится, чтобы его пристроили" — подумал он, красиво улыбнулся, поприветствовал зал и пошёл на сцену. От трёх ступенек, ведущих на сцену, его отделяло семь шагов, Эрнст сделал уже четыре, но никак не мог вспомнить, а что собственно сегодня он судит? Финал, полуфинал? Впрочем, не имеет значения — такой профессионал как он найдёт нужные слова для любого события. "Интересно, что за режиссёр ведёт съёмки? Надо бы его оштрафовать или рассчитать… "Раскидали проводов под ногами, не пройти! Как бы ещё ни поскользнуться и не опозориться" — думал он, когда заметил, что чёрный крепкий шнур, будто специально, сам собой набросился на нос его дорогого ботинка. Что-либо предпринять Эрнст не успел. В нужное время, запутавшейся ноги не оказалось в нужном месте. Картинно взмахнув руками, он не смог удержать равновесия. Уже падая, Константин Львович успел подумать: "Какой позор!".