Все шло не так, и она не могла ничего исправить. Обычно, что бы ни происходило в ее личной жизни, на нее всегда можно было положиться и обязанности свои она выполняла четко. Но теперь не справляется даже с этой работой.

Прошло уже несколько дней после их разговора с Марком, а Хэлли все не могла сосредоточиться и собраться. Как будто она была сама по себе, а голова – сама по себе, и мысли бродили в неизвестном направлении. Хэлли потеряла контроль над собой, перестала улыбаться. Иногда ей даже казалось, что жить больше не стоит.

– Хэлли?

Тоненький голосок, раздавшийся над ухом, принадлежал Трейси. Она недавно начала работать в «Яве» в утреннюю смену, чтобы заработать денег и доказать сестре, что она тоже может быть надежным, самостоятельным человеком.

Повернувшись к ней спиной, Хэлли покачала головой.

– Со мной все нормально, – сказала она сквозь слезы. – Иди обратно, или Мэг сейчас будет спрашивать, что стряслось.

– Так это она послала меня сюда. Мэг очень переживает за тебя. И я тоже.

– Не волнуйся. Иди обратно.

Трейси и слушать не хотела. Она обошла сестру с другой стороны, чтобы увидеть ее лицо.

– Что случилось? Скажи мне, пожалуйста. Дело в Марке?

От его имени стало больнее, и Хэлли снова залилась слезами.

Трейси обняла ее и прижала к себе.

– Все хорошо. Я здесь, рядом с тобой.

Ирония судьбы, подумала Хэлли. Обычно она предлагала кузине руку помощи и надежное плечо, когда той было худо, и вот теперь Трейси утешает ее. Но в объятиях сестры было хорошо и спокойно, и Хэлли не стала прогонять ее.

Когда всхлипывания начали утихать, а волна эмоций потихоньку спадать, Хэлли оторвала заплаканное лицо от плеча Трейси и улыбнулась ей.

– Спасибо, мне это было необходимо.

Двоюродная сестра с пониманием смотрела на нее.

– Это все из-за Марка? – повторила она свой вопрос. – Я слышала, как ты плачешь ночью, но боялась спросить. Если хочешь, расскажи мне. Я все могу понять – и про мужчин, и про боль.

Несмотря на слезы, Хэлли усмехнулась.

– Не сомневаюсь. Нам обеим не везет на этом фронте.

– Да. Ты всегда слишком тщательно выбирала мужчин, а я, наоборот, была слишком неразборчива. Ты любишь его, да? – Когда Хэлли кивнула, Трейси улыбнулась: – Ну так скажи ему об этом.

– Я уже сказала.

– И что он ответил?

– Не то, что я хотела услышать.

У Трейси вытянулось лицо.

– Ох, – вздохнула она.

– Да. И вряд ли у этой истории будет счастливый конец.

– О, Хэлли, – теперь Трейси чуть не плакала, – это так печально.

Хэлли обняла ее и прижала к себе.

– Да, иногда жизнь такова. А нам остается лишь бороться и жить дальше. Пойдем. Пора работать.

Марк постучал пальцами по столу, потом повернулся в кресле, чтобы посмотреть на океан. Вид из окна – одно из преимуществ его работы: залитый солнцем утес над океаном, на котором стоит единственная монтерейская сосна. Бывая в городе, он часто смотрел в окно, когда его обуревали тяжелые мысли. В этом пейзаже было что-то успокаивающее и вечное. Он восстанавливал его силы, помогал настроиться на рабочий лад.

Но не сегодня.

Марк был не в духе, раздражен.

Он не видел Хэлли с того дня, как она предложила ему себя. В «Яву» он больше не ходил. Выбрал какой-то другой ресторанчик, не отличающийся ни дружелюбным персоналом, ни хорошей едой, к которой он привык.

Марк был трусом, здесь сомнений не возникало. Он не смел смотреть ей в глаза, не мог вынести ее милого присутствия, не мог пережить воспоминаний о том, через что ему пришлось пройти.

Марк сказал себе, что сделал правильный выбор, но что-то тут не ладилось. И он не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

Ему хотелось выполнить свое обещание, но никакого продвижения в поисках ее альбома для вырезок не было. Мэдисон исчез. Марк ездил в квартиру Гаса в Сан-Франциско, но не нашел его там.

Так как Мэдисона осудили условно, Марку было положено уведомить об этом полицейского, занимающегося делом Гаса, чтобы тот докладывал обо всех его перемещениях. Но полицейский тоже куда-то пропал. Марк распорядился выписать на Мэдисона ордер, но вряд ли перегруженный полицейский участок будет искать одного-единственного бывшего осужденного, который не совершал преступления.