мой полет.

Новый пинок, и ноги мои цепляются за порожек, скользят по

109

ступенькам; плечо, которым я защищаю голову от соприкосновения с камнем, уже не плечо — мышцы без кожи, сплошной кровоподтек.

Петков отодвигает засов и распахивает дверь. Марко коротким толчком вбрасывает меня в комнату, а Бисер и Божидар держат за локти, мешая упасть.

— Смотри!.. Тебе говорят, сволочь! Ну!.. Марко, открой ему

фары, пусть видит!

Ручища Марко раздирает мне веки. Пальцы давят сильнее и сильнее, впиваясь в углы глазниц у висков.

— Ну как она вам, Багрянов? Нравится?

Комок окровавленного тряпья в углу — это Искра?! Ноги мои подгибаются, но я не могу отвести глаз от красных полос на плечах и груди девушки. Бурая маска заменяет ей лицо. Из коричневой впадины в маске несется крик — жалкий, бессильный.

— Бисер, успокой ее, *— говорит Петков.

Я скольжу, обвисаю в руках Божидара и не успеваю подставить ножку Бисеру, ринувшемуся выполнять приказ. Петков подходит ко мне, загораживая Искру.

— Тебе не жаль ее, Багрянов?

Что-то сломалось во мне. Я перестал быть тем, кем был. Страха пет, но и воли нет. Петков прав: чужая боль — не для меня... Я — слабый человек... Дрянь я, ничтожество... Но иначе не могу...

— Не надо, — говорю я. — Не надо ее трогать.

Петков двумя пальцами берет меня за подбородок.

А взамен? Искра — женщина не дешевая!

Да... — говорю я.

Что — да? Я правильно понял; вы даете все?

Да...

Ладно, пошли, Бисер! Останешься здесь и вызовешь к ней

Фотия. Пошли, Багрянов.

Ничего не соображая, я ковыляю из подвала на второй этаж. Куда-то вхожу, на что-то сажусь. Пью. Воду или виноЗ? Все туманится, пляшет перед глазами, и только коричневая маска не желает пропадать.

— Начинайте, Багрянов, — говорит Петков.

— Да... — говорю я. — Сейчас...

Каждый слог дается мне с трудом.

Адресат? — спрашивает Петков. — Кому адресовано

– объявление?

Нельзя... не при них...

Мои люди мешают? Хотите, чтобы вышли?

Все равно. Какое мне дело? Выйдут — не выйдут. Нет, пусть выйдут. Это же важно. Разве нет?.. Сейчас скажу — и все кончится. Больше не будут бить...

— Багрянов! Вы слышите меня?.. Мы одни. Говорите же.

Кто адресат?

Я открываю рот.

— Лул...чев... Это Лулчев... Да...

Человек слаб, а я человек...

110

15

Допрос идет уже третий час, и ровно столько же я жарюсь под палящим лучом переносной ривальты. Ослепленный, почти испеченный заживо, я все-таки не теряю сознания, и Петков, сидящий в прохладной тени, не торопясь вытягивает из меня имена, подробности, факты.

Сколько я еще выдержу? Час? Два?.. Бесконечность...

— Итак, — говорит Петков и поправляет ривальту. — С Лул-

чевым мы разобрались. С объявлением тоже. Очередь за ран

деву — кто и когда придет?

— Не знаю, — говорю я, пытаясь облизнуть губы.

— Знаете! — Пауза. — Багрянов! Еще немного, и я верну

вас вниз и переломаю все кости! Мало вам было?

— Достаточно...

— За чем же остановка? Сказав «а», переходите к «б». Вы

продалп нам Лулчева...

— Я не продавал.

Петков присвистывает из своей прохладной тени.

Не в термине суть! Факт остается фактом, п Лулчеву —

один черт: продали ли вы его ДС, выкупая жизнь, или назвали

по соображениям альтруизма... Откуда вам известно, что он

работает па англичан?

На немцев тоже.

Оставьте немцев в покое. Мне нужны англичане! Что вы

знаете об этом и из каких источников?

Три часа! Три долгих-предолгих часа ривальта выжигает мне кожу на лице, а Петков долбит одно и то же. Лулчев и англичане. Англичане и Лулчев. Кто, что и когда?

Выключите свет, — прошу я. — Я же сдохну... На кой

черт вам покойник?