— Конечно, отправляйся, милый сын, я рада. — Оставив веретено, женщина хлопнула в ладони. — Свежий хлеб с конопляным семенем, масло, сыр, лепешки не меду, виноградный сок, — сказала она вбежавшему слуге и, подхватив двумя пальцами нить, подняла руку повыше.

«Совсем как Миррина», — подумал Арзак.

— Устал с дороги Арзак? Хочешь спать? — быстро спросил Филл, как только слуга унес опустевший столик.

— Скиф устает не раньше, чем валится под ним конь.

— Хорошо сказано. Ксанф, тебе такой ответ должен понравится. Мне он, во всяком случае, по душе. И раз лошадка цела и крепко стоит на своих белых ножках перед яслями с зерном, то что нам мешает показать гостю агору?

— Агору посмотреть надо, — подтвердил Ксанф. — Недаром у нас говорят: «Агора — сердце города».

Мысли Арзака были в степи, кружили вокруг белой кибитки. Но разве достойно гостю перечить хозяевам?

— Я буду рад увидеть все, что вы мне покажете.

«Поворот на закат, поворот на юг, снова на закат. — Арзак запоминал дорогу. Если понадобится он быстро отыщет дом, где оставил коня. — Опять на закат, теперь прямо. Верно, птицам, глядящим сверху, Ольвия кажется сетью. Улицы тянутся ровными нитями, они не сворачивают, как тропа, а пересекают одна другую. Опять повернули на юг. Стены здесь еще выше.

— Обрати внимание, Арзак, как широка наша Главная улица. Колесницы и всадники свободно едут навстречу друг другу, и еще остается место для пешеходов. Ты заметил, что мы идем по гладким камням, не трудя своих ног неровностью почвы?

— Не горячись, Филл, — сказал Ксанф. — Наш гость привык к просторам степей. Улицы, наверное, кажутся ему ловушкой.

— Ах, Ксанф, вечно ты так. Что из того, что степь? Разве люди перечат природе? Они подражают ей, только при этом беспорядочным формам придают разумную правильность. Зодчий скалу превращает в храм, деревья в колонну. Художник рябь волн превращает в орнамент, сочетаниям красок он учился у цветов, плетению узора — у виноградных лоз.

— Следуя твоей мысли, улицы придется сравнивать с реками.

— Правильно, Ксанф, и агора, главная площадь, питает их, как полноводное озеро или Понт.

Смысл разговора показался Арзаку темным, он спросил:

— Чем закрыта земля на ваших улицах? Белоног шел с опаской, было на самом деле похоже, что он собирается плыть.

— Видишь, Ксанф, наш гость все замечает. Даже его лошадка отличила вымостку от земли. Как славно назвать лошадку по цвету. Белоног — белые ноги. Сегодня же сообщу своей Звездочке, что она превращается в Черногривку.

— Ты забыл дать ответ. Разреши, это сделаю я. Ради заработка мне не раз приходилось обтесывать известняк и мостить улицы. Вымостка состоит из осколков битой посуды и щебня. Стоит рассыпать осколки и щебень вдоль улиц, как люди и кони втопчут их в землю, и земля станет тверже камня.

— Вот и пришли! — воскликнул Филл. — Много людей, Арзак?

— Очень. Словно три или пять кочевий собрались вместе.

Улица кончилась. Линии стен сменили ряды прилавков, столиков и плетеных кибиток. И хотя близился полдень — час, когда торговля кончалась, — и большинство горожан уже успели запастись свежей снедью и свежими новостями, ряды все еще были заполнены. Торговля шла весело, с криками, прибаутками.

— Ножи-ножички, дому помощники!

— Амфоры, пифосы, привозные, расписные!

— Мясо вяленое, сушеное, копченое, на огне моченое!

— Без ножа в хозяйстве брешь — без посуды, как поешь?

Скобяные изделия, глиняные бочки — пифосы, в каждую из которых мог поместиться воин с копьем и щитом, остроносые амфоры — кувшины для вина и оливкового масла, килики — кубики.

— Без посуды дому худо. Купи, хозяин!

— Пирожки на меду! Булочки с изюмом!

— Вода, вода! А вот кому воды? Вода, вода!

— Рыба свежая, чешуя серебряная!

Огурцы, связка лука и чеснока, рыба, мясо, орехи — все это летело с лотков в корзины — их несли рабы или слуги. Торговцы взамен получали монеты с изображением богини земледелия Деметры. Монеты были литые, крупные.

Разменной мелочью служили «дельфинчики» и «стрелки» — маленькие отлитые из бронзы фигурки.

Сделав покупки, горожане покидали ряды степенно, словно не они только что торговались до хрипоты из-за каждого «дельфинчика», мяли и нюхали снедь. Шли важно, опираясь на посох, перекинув через руку край плаща-гиматия. Чем полнее была набита корзина в руках слуги, тем больше важности приобретала походка его господина.