— Чертов ревматизм просто покою мне не дает, — пожаловался он и взял тарелку скрюченной, узловатой рукой.

— Фу! — Он ткнул в холодный кусок сосиски искривленным, распухшим в суставах пальцем, — такие грузчику жрать впору. — И он пристально посмотрел на Барта. — Я слышал, у тебя хозяюшка в третьей палате.

— Верно. — Барт только подивился, как быстро распространяются здесь слухи.

— Ну, так вот, если хочешь, чтоб она поправилась, то ты ей лучше пожевать что-нибудь купи, когда пойдешь в город, потому что после вот этого она до самого завтрака ничего больше не получит, кроме стакана молока, это уж точно.

— Хорошо, Папаша, так и сделаю.

Старик пожевал кусок хлеба беззубыми деснами.

— И ты не беспокойся. Тридцать лет назад доктора говорили, что мне жить остается шесть месяцев, а я уж трех докторов пережил.

И он беззвучно засмеялся, не скрывая, что гордится этой своей живучестью.

— Я и еще двух схороню, будь уверен, — добавил он, когда Барт принес чай его соседу.

До сих пор болезнь существовала для Барта лишь как мир женщины, с ее вечными заботами о своей внешности, с ее стремлением сохранить привлекательность в любых условиях. Здесь же все было по-другому. Здесь тоже был мир, где царила болезнь, но все же это был мужской мир — более жестокий, резкий и грубый. Мужчины, лежавшие здесь, тоже были больными, но все же это были мужчины. И они сохраняли свой соленый хлесткий юмор.

Палата № 21 была палата нелегкая. У нескольких больных туберкулезный процесс зашел уже далеко, и за ними требовался особый уход, а сестра, дежурившая здесь, старалась почти всю работу переложить на санитаров. Она была низенькая, пухлая, лицо у нее все время было какое-то обеспокоенное, а характер несдержанный.

— У нее язык, ну, просто крапива, — пооткровенничал с Бартом Гарри Пэкстон, один из больных, лежавших на веранде.

— Только что вот язык, а так сестра она совсем паршивая, — добавил его сосед. — Поговаривают, она раньше за слонами ухаживала в зоопарке.

Пэкстон сочувственно подмигнул Барту.

— Да, друг, ты у нее попрыгаешь.

— Ух! Она такая тварь ленивая! Никогда лишний раз задницу не поднимет. Помирать будешь, а она только завопит, чтоб санитар пришел. Да вот, слышишь!

В окно донесся голос сестры Суэйн:

— Куда он запропастился, этот новый санитар, что у него, ноги отнялись, что ли?

Барт вышел из палаты.

В тот вечер Барт чувствовал себя таким усталым, что не мог ни переодеться, ни навестить Джэн. Он с изумлением смотрел на Уэстона, который, казалось, нисколько не устал и еще уселся за стол заниматься — такой же подтянутый, аккуратный и энергичный, как утром.

— Диву на тебя даюсь, Джэк. Просто не знаю, как тебе это удается. Я тебя вдвое больше и то едва до дому дополз после работы!

Уэстон едва заметно улыбнулся, обнажив выпирающие вперед зубы.

— Ты слишком много бегаешь. Учись беречь свою энергию. Нельзя сказать, чтобы ты не то делал, что надо, ты просто все не так делаешь.

— Да уж наверно, особенно если сравнивать с тобой и с сестрой Суэйн.

— Когда ты узнаешь ее поближе, ты увидишь, что у нее тоже есть свои достоинства.

— Можешь взять ее себе. Мне ни сама она не нравится, ни ее замашки, ни ее язык.

— Привыкнешь. С ней в паре работать, конечно, больше ответственности.

— И работы тоже.

Уэстон задумчиво пожевал губами.

— Она уже двадцать четыре года за туберкулезными ухаживает, а ведь это самые тяжелые больные.

— Тем более ей бы не следовало вести себя так.

— А я ее и не оправдываю, я просто объясняю. Здешняя жизнь любую женщину может ожесточить. Она здесь работает в этих ужасных условиях, пока все здоровье не потеряет, а когда состарится, то получит только скудную пенсию по старости.

Барт удивленно покачал головой.

— Одного не могу понять: отчего люди со всем этим ужасом мирятся? Бьюсь об заклад, что даже в тюрьме таких дряхлых тюремщиков нет, как эти старые неумытые развалины, что здесь работают.

— Но труд их очень дешев — вот почему их тут держат. Правительство платит им шиллинг в день, а им куда ж еще идти — разве что в тюрьму, в богадельню или в приют для алкоголиков. Да и чего от них требовать можно за шиллинг-то в день?

Барт со вздохом вспомнил военные дни.

— Эх, подумать только, как за нами в военном госпитале ухаживали!

— А! Вот мы и до сути дошли. На войну и разрушение никогда в деньгах недостатка не было, — глаза у Уэстона сверкнули под очками, и он погрозил Барту пером, — того, что мы тратили на войну в одну неделю, хватило бы, чтоб для всех туберкулезников, сколько их есть в Австралии, достаточно санаториев настроить. Доктор Хейг как-то сказал, что мы за одно поколение могли бы от этой болезни избавиться. Так, думаешь, они это сделают? Как бы не так!