Пять поэм
вернуться

Низами Гянджеви
Шрифт:

О преимуществах этой книги перед другими книгами

О великом, начинает главу Низами, надо говорить так, чтобы речь была достойна предмета, или лучше уж молчать. Далее он говорит о значении слова, о высоком значении своих стихов и этой поэмы, о ее вечности, о своей уединенной жизни отшельника. Он стар, слаб и болен, но тем не менее не перестает трудиться над поэмой. В заключение он говорит об отношении своей «Книги о славе» к творению предшественника — великого Фирдоуси. Низами не повторяет его, он говорит лишь о том, что Фирдоуси в своей поэме опустил, и говорит правдиво.

Наставления Хызра

Виночерпий, подай огневое вино! Пусть меня в опьяненье повергнет оно! В опьянении песни, — всех песней чудесней! Созову я гуляк, всех обрадую песней.
* * *
Я от Хызра вчера слышал тайну; она Никогда не была еще людям слышна: «Ты, реченья мои, преклоняясь, берущий, Как подарок. О ты, чашу слов моих пьющий! Ты подобен цветку, что исполнен красы, Из источника жизни ты выпил росы. Я слыхал, что к стихам приступаешь ты снова, О царях ты желаешь сказать свое слово. На недоблестный путь не направь своих глаз, На неправильный лад не настраивай саз. Славный путь совершая, ты станешь достойным, Перед каждым достойным предстанешь достойным. Пусть твоя вслед былым не стремится стезя: Ведь вторично сверлить жемчуг тот же — нельзя. Все ж, повторов страшась, не нарушь всего лада,— Все включи в свой рассказ, что включить в него надо. Ты не плачь, упустив много ценных добыч. Служит нам про запас несраженная дичь. В скалах трудно родятся блестящие камни. Взяв свой заступ, кто скажет: «Работа легка мне»? Ко всему, что ты ищешь, что вздумал найти, — И круты, и потайны, и тяжки пути. Жемчуг дремлет на дне в обиталище мглистом. Серебро при очистке становится чистым. Те, что в водах и в скалах изведали труд, От Быка и от Рыбы [355] подарки берут. Чтоб кувшин твой сверкал серебром или златом, Расставаться не должен с Ираком богатым. Что Хорезм или Дженд, Дихистан или Рей! [356] Кто промолвит гонцу: «Мчись туда поскорей!» Курд, гилянец, хозар и бухарец, — потреба Хоть и есть у них в масле, — не сыщут и хлеба. Только дивов родит страшный Мазендеран Да людей, — тех, которым лик дьявольский дан. Там, взглянув на травинки, увидишь: близ каждой Сотня копий горит нападения жаждой. Пусть же славный Ирак вековечно цветет! Чарованьям Ирака утратился счет. Только в нем лучших роз ароматные купы На масла драгоценные вовсе не скупы. Славный путник, ответь: для чего — не пойму — Все велишь ты скитаться коню своему? Взяв кирку, добывай драгоценности снова. Снова радость нам явит добытое слово. Искендеровы копи разрой, и опять Будет сам Искендер эти камни скупать. Покоривший миры покупателем станет,— И твой труд многославный до неба достанет. Если есть покупатель и прочен доход, Продолжать нужно дело, что пущено в ход. Будь посредником ловким, все делай умело, Чтоб и вертел был цел, и жаркое поспело». Слово Хызра усладой проникло в мой слух — И мой разум окреп, и утешился дух. Если нас поучает прекрасное сердце, Принимает советы подвластное сердце. Навсегда его речь стала мне дорога, И уста я раскрыл, и явил жемчуга. Подобрал я рубины, сапфиры, алмазы, Может быть, поведу я по-новому сказы. И метать стал я жребий, из канувших дней Вызывая чредою великих мужей. Много раз направлял я в былое зерцало, Но лицо Искендера в нем снова мерцало. Ты поглубже проникни в чреду его дел: Он мечом, а не только лишь троном владел. Для иных он, как царь, вечной славы достоин, Покоритель земель, многоопытный воин. Для иных, предстоящих пред царским венцом, Он являлся, вещают они, мудрецом. А иные Владыку, в смиренье глубоком, Почитают за праведность божьим пророком. [357] Взяв три эти зерна, — вот задача моя,— Плодоносное дерево выращу я. Я сперва расскажу про венец Искендеров, Расскажу о захвате различных кишверов. А потом о премудрости речь поведу, По следам летописцев отдамся труду. Вслед за тем у великого встану порога: Сан пророка царю был ниспослан от бога. Я три части явил: в каждой — ценный рудник. Я к сокровищам каждой чредою проник. Мир подставит полу. Если клад ему нужен, Я в нее с трех морей набросаю жемчужин. И рисунок мой новый всем будет мной дан. За него жду подарков от множества стран. Не пристало, чтоб ткани, сравнимые с чудом, Все покрытые пылью, лежали под спудом. Где достойный владетель прославленных врат, — Тех, которые буду расписывать рад? Я такой их парчой облачу без усилья, Что из праха земного поднимет он крылья. Этой книгой, которая будет славна, Он прославится также на все времена. Для него она станет надежным престолом, Вознесенным над бурным, над горестным долом. Закреплю его имя я словом таким, Что мирская превратность не справится с ним, Несмываемым словом, — таким, над которым Не вольны времена в их струении скором. Но когда вознесу я в своей мастерской Прямо к солнцу венец его этой рукой, Пусть на голову мне благосклонным владыкой Ниспошлется венец от щедроты великой. Для прекрасных стихов между всеми людьми На усладу их душам возник Низами; И вещает он: «В сказе живительном этом Скрыт огонь, все умы озаряющий светом». Пусть друзьям моим светят страницы мои! От врагов, моя книга, страницы таи! Наши песни — друзьям. Лютых стрел остриями Назовем вражий голос, поющий над нами. Чтобы стали слова мои полными сил, Я хранителя душ о помоге просил. Да велит он быть славе над книгой моею! Да прославит того, кто склонится над нею! Да восставит над ней он благую звезду, Чтоб гадающий молвил: «В ней радость найду». Да подаст он читающим счастья избыток, Да подаст постигающим сладкий напиток! Да целит она грудь, что тоской стеснена, Да отринет печаль от печальных она! Да излечит больных, да поможет умело Развязать все узлы многотрудного дела! Если станет читать ее немощный, — пусть Станет мощным, читая ее наизусть. Если взглянет в нее потерявший надежды, Пусть в надежде опять поднимает он вежды. И услышал господь эту просьбу мою, И хвалою за все я ему воздаю. Все ж мне слаще всего, что в чертоге для пира Я за трапезой видел властителя мира.

355

От Быка и от Рыбы… — См. сноску 165.

356

Что Хорезм ила Дженд, Дихистан или Рей! — Хорезм— современная Каракалпакия, Дженд— ныне несуществующий город восточнее Аму-Дарьи, Дихистан— древняя область на реке Атрек, восточнее Гургана, Рей —район теперешнего Тегерана. Перечисляя здесь и далее области с востока на запад, до так называемого персидского Ирака (северо-запад современного Ирана), Низами говорит, что там всюду царит голод, Ирак же процветает.

357

Почитают за праведность божьим пророком —В III веке римские императоры Каракалла и Александр Север действительно ввели официальный культ Александра Македонского, слившийся с культом Юпитера Аммона. Пророком Александр сочтен и в Коране. В этой и предыдущих строках Низами называет три основных раздела «Искендер-наме»: 1) Александр — воин, завоеватель (вся «Книга о славе»), 2) Александр — мудрец, философ (первая половина «Книги о счастье») и 3) Александр — пророк (вторая половина «Книги о счастье»).

Восхваление падишаха Нусратаддина Абу Бекра

Традиционное восхваление щедрости, могущества и доблестей одного из адресатов поэмы — Нусратаддина Абу Бекра Бишкина ибн Мухаммеда из династии Ильдигизидов, вступившего на престол в 1191 году после смерти своего дяди Кызыл-Арслана. Особенно хвалит его Низами за то, что он благоустроил свои владения.

Обращение во время целования земли

Традиционное обращение к шаху — адресату поэмы и восхваление его справедливости. Конец главы — просьба благосклонно принять подносимую поэму.

Краткое изложение всего рассказа

Придавая особое значение своей последней поэме, Низами ввел в нее эту главу — краткое изложение содержания всей книги, которое должно облегчить ее понимание. В начале главы он снова говорит о высоком значении поэмы, о ее различных источниках, среди которых Низами, не найдя единого свода преданий об Александре, использовал даже пехлевийские, христианские и еврейские. Затем идет как бы «список подвигов» Александра, соответствующий порядку изложения обеих частей поэмы. Завершается глава утверждением истинности всего изложенного.

Обращение к слушателям с призывом обратить внимание на рассказ

Описание весеннего сада. Красавица подносит Низами чашу с вином и молоком и просит его забыть обо всем, кроме подвигов Искендера… Низами перечисляет затем свои первые четыре поэмы, как бы предавая их забвению, и переходит к началу рассказа об Александре.

Начало рассказа и изложение истины о рождении Искендера

Воду жизни, о кравчий, лей в чашу мою! Искендера благого я счастье пою. Пусть в душе моей крепнет великая вера В то, что дам сей напиток сынам Искендера!
* * *
Тот, кто царственной книгой порадует вас, Так, свой стих воскрешая, свой начал рассказ: Был властитель румийский. Вседневное счастье К венценосцу свое проявляло участье. Это был, всеми славимый, царь Филикус; [358] Услужал ему Рум и покорствовал Рус. Ионийских земель неустанный хранитель, В Македонии жил этот главный властитель. Он был правнук Исхака [359] , который рожден Был Якубом. Над миром господствовал он. Чтил все новое; думал о всем справедливом, И с овцой дружный волк был в те годы не дивом. Так он злых притеснял, что их рот был закрыт, Что повергнул он Дария [360] в зависть и в стыд. Дарий первенства жаждал, и много преданий Есть о том, как с царя он потребовал дани. Но румиец, правленья державший бразды, Предпочел примиренье невзгодам вражды: С тем, которому счастье прислуживать радо, В пререканье вступать неразумно, не надо. Он послал ему дань, чтоб от гнева отвлечь, И отвел от себя злоумышленный меч. Дарий — был ублажен изобилием дара. Царь — укрыл нежный воск от палящего жара. Но когда Искендера година пришла, По-иному судьба повернула дела. Он ударил копьем, — и, не ждавший напасти, Дарий тотчас утратил всю мощь своей власти. Старцы Рума составили книгу свою Про отшельницу, [361] жившую в этом краю. В день, когда материнства был час ей назначен, Муж был ею потерян и город утрачен. Подошел разрешиться от бремени срок, И мученьям ужасным обрек ее рок. И дитя родилось. И, в глуши умирая, Мать стонала. Тоске ее не было края. «Как с тобой свое горе измерим, о сын? И каким будешь съеден ты зверем, о сын?» Но забыла б она о слезах и о стоне, Если б знала, что сын в божьем вскормится лоне. И что сможет он власти безмерной достичь, И, царя, обрести тьму бесценных добыч. И ушла она в мир, непричастный заботам, А дитяти помог нисходящий к сиротам. Тот ребенок, что был и бессилен и сир, Победил силой мысли все страны, весь мир. Румский царь на охоте стал сразу печален, Увидав бледный прах возле пыльных развалин. И увидел он: к женщине мертвой припав, Тихий никнет младенец меж высохших трав. Молока не нашедший, сосал он свой палец, Иль, в тоске по ушедшей, кусал он свой палец [362] . И рабами царя — как о том говорят — Был свершен над усопшей печальный обряд. А ребенка взял на руки царь и, высоко Приподняв, удивлялся жестокости рока. Взял его он с собой, полюбил, воспитал,— И наследником трона сей найденный стал. Но в душе у дихкана жила еще вера В то, писал он, что Дарий — отец Искендера. Но сличил эту запись дихкана я с той, Что составил приверженец веры святой [363] , И открыл, к должной правде пылая любовью, Что к пустому склонялись они баснословью. И постиг я, собрав все известное встарь: Искендера отец — Рума праведный царь. Все напрасное снова отвергнув и снова, Выбирал я меж слов полновесное слово. Повествует проживший столь множество дней, Излагая деянья древнейших царей: Во дворце Филикуса, на царственном пире, Появилась невеста, всех сладостней в мире. Был красив ее шаг и пленителен стан, Бровь — натянутый лук, косы — черный аркан. Словно встал кипарис посреди луговины. Кудри девы — фиалки, ланиты — жасмины. Жарких полдней пылала она горячей… Под покровом ресниц мрело пламя очей. Ароматом кудрей; с их приманкою властной, Переполнился пир, словно амброю страстной. Царь свой взор от нее был не в силах отвлечь, Об одной только дивной была его речь. И в одну из ночей взял ее он в объятья, И настал в жаркой мгле миг благого зачатья. Словно тучей весенней провеяла мгла И жемчужину в глуби морской зачала. Девять лун протекло по стезям небосклона, Плод оставил в свой час материнское лоно. В ночь родин царь велел, чтоб созвал звездочет Звездочетов, — узнать, как судьба потечет, Чтоб открыл ему тайну, чтоб в звездном теченье Распознал звездных знаков любое значенье. И пришел предсказателей опытных ряд, Чтоб вглядеться в тот мир, где созвездья горят. И, держа пред собой чертежи и приборы, На движенья светил старцы подняли взоры. В высшей точке горело созвездие Льва, На предельный свой блеск обретая права. Многозвездный Овен, вечно мчащийся к знанью, Запылав, устремился от знанья к деянью. Близнецы и Меркурий сошлись, и, ясна, Близ Тельца и Венеры катилась луна. Плыл Юпитер к Стрельцу. Высь была не безбурна: Колебало Весы приближенье Сатурна. Но воинственный Марс шел и шел на подъем И вступил в свой шестой, полный славою, дом. [364] Что ж мы скажем на то, что явили созвездья? Небу — «Слава!». Завистникам — «Ждите возмездья!». Не дивись же, что звездным велениям в лад Из ростка распустился невиданный сад. Звездный ход был разгадан по древним примерам,— И пришедшего в мир царь назвал Искендером. Ясно старцам седым семь вещали планет, Что возьмет он весь мир, что преград ему нет. Все сказал звездочет обладателю Рума, Чтоб ушла от Владыки тревожная дума. В предвкушении благ, славой сына прельщен, Казначея призвав, сел Владыка на трон. В светлом сердце царевом тревоги не стало, И просящим он роздал сокровищ немало. Славя Месяц душистый, надежд не тая, Пил он сладкие вина в саду у ручья. И подрос кипарис, и негаданно рано Встал на ножки, ступая красивей фазана. Он из люлечки к луку тянулся; к коню Он с постельки бросался, подобный огню. У кормилицы стрел он просил, и в бумагу Или в шелк их пускал. Проявляя отвагу, Вырос крепким и, отроком ставши едва, Выходил он с мечом на огромного льва. И в седле властно правил он, будто заране Он бразды всего мира сжимал в своей длани.

358

Это был, всеми славимый, царь Филикус. — Речь идет о македонском царе Филиппе II (359–336 гг. до н. э.), отце Александра. Арабы передавали имя этого царя «Филифус» (греч. Филиппос). Очевидно, из-за возникшей когда-то неправильной расстановки диакритических точек над буквами арабского алфавита «ф» и «к» в арабских, а затем и персидских источниках появилась форма «Филикус», принятая Низами.

359

Он был правнук Исхака… — Исхак— библейский Исаак, сын Иакова (Якуба). Низами возводит родословную македонских царей к Исааку.

360

Что повергнул он Дария… —Речь идет о Дарие III Кодомане (335–330 гг. до н. э.), последнем правителе из иранской династии Ахеменидов. Потерпев поражение от Александра Македонского, он пытался спастись бегством, но был убит своими сатрапами Бессом и Барзаентом (июль 330 г.).

361

Старцы Рума составили книгу… Про отшельницу… — Источник этой «румской» легенды о рождении Александра, изложенной у Низами, остается неизвестным. Хорошо известны две другие легенды о его происхождении: египетская, о рождении Александра от жреца Нектанеба, обольстившего его мать, и иранская — о происхождении Александра от Дария II. Обе они придуманы, чтобы обосновать законность власти Александра над Египтом и Ираном, где были распространены теории божественного происхождения и незыблемости власти фараонов и Ахеменидов, поколебленные вторжением македонян. Низами отвергает известные ему «румскую» и «иранскую» версии и утверждает далее: «Искендера отец — Рума праведный царь» — то есть Филипп.

362

…кусал он свой палец. — Прикусить палец зубами — на Востоке знак удивления, смятения, на чем и построен содержащийся в этом бейте интересный образ.

363

…приверженец веры святой… — то есть, вероятно, Фирдоуси, который излагает иранскую версию о происхождении Александра.

364

И вступил в свой шестой, полный славою, дом— Восточная астрология для каждой планеты отводит два «дома» и определяет дом подъема и дом падения. В своем доме и в подъеме планеты приносят успех. В описанном здесь гороскопе Александра все планеты либо в своем доме, либо в подъеме, и, следовательно, гороскоп предвещает успех, не омраченный никакими неудачами.

Обучение Искендера

Дай мне, кравчий, с вином сок целительных трав: Хоть стремился я в рай, пил я горечь отрав! Иль всплывет мой челнок, верный путь выбирая, Иль пойду я на дно, и достигну я рая.
* * *
Отвергающий алчности шумный базар Принимает весь мир, — как живительный дар. Он достаток найдет, — нет блаженней удела, Чем нести мерный труд ежедневного дела. Будет радость ему долгим веком дана, Если сдержит он ход своего скакуна. Он добро расточать не желает без счета И не ведает вечного скупости гнета. Все жалеть — это жить в тесноте и с трудом. Ничего не жалеть — бросить в печку весь дом. Делай благо себе и родимому дому Только так, чтоб не делать плохого другому. Летописец из книги о царствах былых Взял рассказ, — и его я влагаю в свой стих. Филикус, осененный судьбою удачной, Разодевший все царство в наряд новобрачный, Мудрым сыном был горд; был обрадован он Тем, что честью владык Искендер наделен, Что в очах Искендера сиянье блистало, То, которым блистать его сану пристало. Всех достойных отцов тем гордятся сердца, Что достоинством отпрыск достоин отца. «За науки, мой сын! Высшей ценности камень Только после граненья проявит свой пламень». Никумаджис премудрый [365] , а был он отцом Аристотеля — начал занятья с юнцом. Сердце отрока речи премудрой внимало, И наук изучаемых было немало. Строй всех царственных дел, изощренность искусств,— Все для силы ума, для кипения чувств. Царский сын привыкал к тем наукам служенью, Размышленье над коими — путь к постиженью. Мудрый старец жемчужину мира повел В полный славою звездной возвышенный дол. Он открыл ему высшее. Много ли встретим Тех, кому довелось открывать это детям? Целый год достославный царевич свой слух Лишь к наукам склонял; был он к прочему глух. Острым разумом в глуби наук проникая, Он блистал, острословьем людей увлекая. Аристотель, с царевичем вместе учась, Помогал ему; крепла их братская связь. Были знанья отца не к его ли услугам? И делился он ими с внимательным другом. Никумаджис, наставник, увидеть был рад, Что царевича разум — сверкающий клад. И усилил старанье он в деле науки,— Ведь сокровища клада дались ему в руки! Видя небом царевичу данный указ, Он проник в него зоркостью пристальных глаз. Пожелав, чтоб и сын упомянут был тоже В том указе, который всех кладов дороже,— Вместе с сыном вступил он под царственный кров, С речью важной и полной пророческих слов:; «Ты взрастешь до небес, и тебе станет ведом Путь на быстром коне от ученья к победам. Всех неправых мечом ты заставишь молчать, Ты свою в целый мир скоро вдавишь печать. О державе твоей будут сонмы преданий. Семь кишверов тебе вышлют пышные дани, Все державы земли сделав царством одним, Примешь в руки весь мир, вечным счастьем храним. Вот тогда-то припомни былые уроки. Жадность брось — от нее все иные пороки. Почитая меня, с моим сыном дружи, Все, чего он достоин, ему окажи. Согласуй с его мненьем дела своей славы, Ибо мудрый советник дороже державы. Ты — счастливый, а в нем верных знаний полет. Для счастливого знающий — лучший оплот. Там, где ценится ум, неусыпное счастье Тотчас в судьбах правителя примет участье. И удача, сверкая, умножит свой свет, Если примет от мудрости должный совет. Чтоб достичь до луны многославным престолом, По ступеням науки всходи ты над долом». И царевич дал руку учителю в знак, Что он выполнит все. И он вымолвил так: «Верь, лишь только свой трон я воздвигну над миром, Сын твой будет моим неизменным везиром. Я советов его не отвергну, о нет! Размышляя, приму его каждый совет». Да! Когда для него стало царство готово, Искендер, воцарившись, сдержал свое слово. Разгадал Никумаджис — глава мудрецов,— Что дитя это сломит любых гордецов, И чертеж ему дал, [366] — тот, в котором для взора Были явственны знаки побед и позора. «Все, — сказал он, — исчисля, вот в эти лучи Имя вражье и также свое заключи. В дни войны ты все линии строго исследуй, Узнавая, чей круг обозначен победой. Увидав, что врагу служат эти черты, Устрашайся того, кто сильнее, чем ты». Мудрый труд почитая услугой большою, Взял чертеж Искендер с благодарной душою. И в грядущем, средь бурных и радостных дней, Он заранее знал о победе своей. Так он жил, преисполнен огня и терпенья, И котлы всех наук доводил до кипенья. И затем, что он к мудрости был устремлен, О всех старцах премудрых заботился он. В деле каждом считался он с мастером дела,— Потому-то удач и достиг он предела. А царевича сверстник, наперсник и друг Изучал всех искусств обольстительный круг. Очень ласковым был он всегда с Искендером, В дружелюбье служа ему должным примером. И не мог без него Искендер повелеть Даже слугам на вертел насаживать снедь. К Аристотелю шел он всегда за советом, Все дела озарял его разума светом. И над высями гор продолжал небосвод Свой извечный, крутящийся, медленный ход; И ушел Филикус из пристанища праха, И наследного свет заблистал шаханшаха. Что есть мир? Ты не чти его смертных путей. Уходи от его кровожадных когтей. Это древо с шестью сторонами четыре Держат корня. [367] Мы, пленники, распяты в мире. Веют вихри, и листья на дереве том Увядают, — и падает лист за листом. Любование садом земным скоротечно. Нет людей, что в саду оставались бы вечно. И взрастают посевы своею чредой. Всходит к небу один, смотрит в землю другой. Ты желаешь иль нет, — здесь не будешь ты доле, Чем другие. Не думай о собственной воле! У людей своевольных — так было досель — На базаре воры вырезают кошель. Ты у мира в долгу — всех гнетет он сурово. Что ж! Отдай ему долг и уйди от скупого.

365

Никумаджис-премудрый… — Никомах, придворный врач Филиппа, отец Аристотеля. Принятое Низами начертание «Никумаджис», подобно начертанию «Филикус» (см. сноску 358), получилось из греческого Никомахос путем перестановки точек букв арабского алфавита («дж» и «х»).

366

И чертеж ему дал… — Речь идет об особой каббалистической «таблице побежденного и победителя». В этой таблице в клетки внесен ряд букв арабского алфавита, часть нанесена черным цветом, часть красным, часть зеленым. Вычислив по цифровому значению арабских букв цифровое значение имен соперников в каком-нибудь конфликте, затем, пользуясь таблицей, производят вычисление результата борьбы. Красная буква предвещает победу, черная — поражение, зеленая — борьба закончится вничью. Образцы подобных таблиц до нас дошли.

367

Это древо с шестью сторонами четыре// Держат корня… — Древо— мир, в котором имеется шесть направлений, корни— четыре элемента — огонь, ветер, вода и земля.

* * *
Шорник шел с кузнецом; их задача была Получить старый долг от больного осла. Сбросил серый седло со спины своей хилой, С ног подковы стряхнул с неожиданной силой И, свободно дыша, все отдавши долги, Отдохнул. Смертный! Так же себе помоги! Пылен путь бытия. Без печали и страха Кинь свой долг и уйди от пылящего праха.

Искендер восходит на трон отца

После смерти Филикуса Искендер восходит на престол. Он поддерживает справедливость, установленную отцом, и сохраняет мир со всеми соседями, мудро предпочитая войне уплату дани Дарию. Далее Низами описывает мощь Искендера, которую он проявляет, лишь охотясь на львов, его мудрость, говорит о его щедрости и о всеобщей любви к нему. Искендер постоянно прислушивается к советам Аристотеля.