Шрифт:
УТРО ОТЪЕЗДА
Рассвет, проснувшись, еле-еле Посеребрил мою постель, А над Москвой вилась метель, Хотя кусты не облетели. Хотя березы в сизой мгле Червонных листьев не роняли, Но низко кланялись земле И снегу ветками махали. И даль, и Кремль, и купола, Завороженные, притихли. Была по-зимнему бела Москва в своем бесшумном вихре. Таким запомню я навек Вторичное прощанье с нею… И падал, падал, падал снег, В окне туманном леденея. 1968 ПИСЬМО ДРУГУ
Светлане Соложенкиной
Я знала только понаслышке, Что есть за тридевять земель Кипучей нефти колыбель И огнедышащие вышки. И странно мне, что там, в Баку, Под месяцем из красной меди Уснули вьюги на боку, Как безобидные медведи. Средневековый городок, Где я живу, привычен вьюгам. Они в уют своих берлог Спешат зимою друг за другом, Метут сугробы, к окнам льнут, Ворчат и распевают в трубах. Им хорошо живется тут В пушистых белоснежных шубах. Но есть, как видно, и у вьюг Свои причуды, пыл и норов, И вот они летят на юг, Как будто мало им просторов Для игр на скатах ледников, Где вечность крепкий лед ковала, Где бродят тени облаков Над вихрем горного обвала. Но нет! Им хочется туда, На Каспий, в край больших загадок. Влечет их черная вода, Вся в нефтяных разводах радуг. Влечет закрытое окно, Под лампой круг неяркий света, И женское лицо – одно На тысячи – лицо поэта. Запечатлеть ее черты, Глаза внимательные, руку… Вздохнув, назвать ее на «ты» И унести с собой в разлуку… Спасибо, вьюги! Неспроста, В обратном не пропав полете, Вы принесли мне два листа На скромном книжном переплете. Уснули ветры. Воздух чист. Медвежьи тени на сугробе. Весенний лист! Осенний лист! Как мы на вас похожи обе. Как мы звучим друг другу в лад, И сколько звезд открыто нами! Ее восход и мой закат Перекликаются стихами. Ствол из одной земли возник, Единым пропитался соком, И Родина для нас – родник В его значении высоком. Вот почему мне так близки (Сошлись ли наши дали в сдвиге?) И два листа, и все листки Подаренной мне чудом книги. Не знаю, кем я нареку Сквозящую за каждой строчкой, Ту большеглазую в Баку – Сестрою младшей или дочкой? 1968 * * *
Далека Россия, далека, И пяти недель как не бывало. Но при мне остались три дружка, Чтобы я не слишком тосковала. Был проспект Петровский весь в огнях Желтых листьев. И они шуршали. Комната… Портреты на стенах, А на ширме веера и шали. И была одна из лучших встреч, Но ее словами не обрамить, Суждено до смерти мне беречь Медвежонка, данного на память. Вылитый а пузырчатом стекле, Зеленее, чем лесная хвоя, Он сидит на письменном столе, Коротая вечера со мною. И прижился к нам второй дружок, Но не для забав, не для потехи, А на счастье маленький божок В вологодском вырезан орехе. Гладила его зимой пурга, Стал он как из белого коралла. Этот добрый гений очага Мне подарен девушкой с Урала. Третий мой товарищ – та свирель, Что извечно спутница поэта. Из каких она пришла земель? Что в нее, черешневую, впето? Пел Шевченко, пели кобзари, Наклонялись ивы над прудами. Ты гори, заря моя, гори, Проходи вишневыми садами, Говори со мною, говори Соловьиным голосом свирели… В этот час ночные фонари Над Невой еще вчера горели… В этот час проспект Петровский тих, Снег лежит коврами белой пены, Но цепочкой след шагов моих Прямо к Дому ветеранов сцены. От ворот направо – поворот, И тропинка вытоптана змейкой. Там лежит в земле который год Та, что называлась Чародейкой. А над ней к концу крадется век, В северных цветах, во льду хрустальном… Савина! Шесть букв. Три слога… Снег Занавесом реет театральным… Реет снег в окне пустом моем, Шелестя, баюкая и бредя. Пой, моя свирель! Споем вдвоем Песню для стеклянного медведя: – «Жил да был…» И я жила-была… Память не бледнее, не короче. Там на белый город ночь легла. Там постель моя готова к Ночи. 1969 РАЗГОВОР
– Много мы в мире видели (Где не перебывали!): Розовый лотос Индии, Альпы и Гималаи, Башни, соборы, глетчеры… Древний и вечно новый, Рим выходил навстречу нам, Бронзовый и лиловый… Стрелой от берега к берегу Чудо железобетона: В ожерельях огней Америка Укачала мост Вашингтона… Путь наш цветными нитями По земному шару струится… Но почему молчите вы? Что вам ночами снится?.. – Я знала мостик бревенчатый В речном стрекозином блеске, И ландыши, как бубенчики, В березовом перелеске. Я знала поля безбрежные С волнистою желтою рожью, Пустые дороги снежные И снежное бездорожье… Там лед скрипел под полозьями В бескрайной степи туманной… – Мы помним созвездья гроздьями Над пальмовою Гаваной, Когда мексиканской осенью Не водо-, а звездопады. Вы видели эти россыпи, Сверкания и каскады?.. – Многие звезды помню я, Но для чего мы спорим? Нет в небесах огромнее Звезд, чем над Черным морем… – Что вас хватает за душу В скромном таком наброске? Степи, туман да ландыши? Мостики да березки? – А то, что глубь черноземная, Наши моря и суши Вскормили собою скромные, Большие русские души, И только под теми звездами, Без ходульных речей о чуде, Чудесные люди созданы – Русские люди! 1969 БЕРЕЗА
Я сжилась с березой, как с родной. Не в Москве она растет, а в Берне. От нее прохладен летний зной, Золотисто-зелен час вечерний, А когда спускается туман, Вся она плывет, в тумане рея, Будто оживает Левитан В зимней Третьяковской галерее… Но сейчас, вернувшись из Москвы, С русским снегом в волосах и в платье, Не могу иначе, как на «вы», Дерево знакомое назвать я: – Здравствуйте, береза… Добрый день (Только добрый ли? Кто мне ответит?) – От березы на лужайке тень, И ее раскачивает ветер. 1968 РОДИНЕ
Дай мне снова видеть край далекий, Купола бревенчатых церквей И зарю румяную, как щеки Сероглазой матери моей. Дай лицом прильнуть к твоим колосьям В час, когда над полем гаснет день И гармони спорят с лаем песьим У околиц сонных деревень. Дай почувствовать твой дождь и сырость, Грусть твоих курящихся болот, Дай погладить гриб, что за ночь вырос, И цветок, что к вечеру умрет. Бродят вдалеке глухие грозы, Теплым ветром вздрагивает ночь. Так встречает Мать, смеясь сквозь слезы, Навсегда вернувшуюся дочь. ЛЕБЕДЬ
Лебедь, уплывая, над печальным лугом
Оставляет белое перо…
Илья Эренбург
Лебедь плыл, как белая гондола, Рядом с ним внизу плыла звезда, И деревья наклонились долу, В черный оникс тихого пруда. Первый ветер вестью о рассвете Пробежал по листьям и затих. О далеком говоря поэте, За стихом мы вспоминали стих. А когда вода порозовела И запахло травами остро, Лебедь Эренбурга, лунно-белый, Уплывая, обронил перо. Лес Булонский веет Летним садом И Невою каждую весну. Но из всех в ту ночь стоявших рядом Выбрала заря меня одну: Доплеснули дрогнувшие воды Белое перо к моим ногам, Чтобы я несла его сквозь годы И вернула невским берегам. 1968 СЕН-ГОТАРД
I
Панорамой развернуты черной, Громоздятся в тумане хребты, И обвал рассыпается горный, Прогремев с ледяной высоты. И опять тишина замирает, Не спеша собирает грозу, И орлиные тени витают Внизу. Странно видеть орлиные тени, Наклоняясь в бездонный провал, Но спускаются в пропасть ступени Облаков и оскаленных скал. А совсем далеко, на вершине, Первым отзвуком грома звуча, Нерушимо стоят и поныне Два меча. И славянская вязь между ними – Позолоту не смыли дожди – Начертала бессмертное имя На бессмертной гранитной груди Как торжественно: «Генералиссимус» И «фельдмаршал»… И грома раскат… Над пустыми альпийскими высями Черногривые тучи летят…