Шрифт:
6
Чье шепчут камни призрачное имя? Каких шагов на плитах слабый след? Не здесь ли переулками глухими Прошел дозор, прицелив арбалет, И в домике с решетками резными Испуганно погас дрожащий свет… Острее, память! Звуками ночными Пьяна душа сквозь дым умерших лет. Ведь этот миг недавний. Он вчерашний. Когда ударил колокол на башне, – На двери лег грохочущий затвор. Жаровня… Тени… Голос заклинаний… Скорей, ко мне, толпа воспоминаний! – И вот, в мечте – нежданный метеор. 7
И вот в мечте нежданный метеор: Нет никого на площади безлюдной, Закрыты ставни, спит зеленый двор… Подходит миг торжественный и чудный. Так во дворец крадется хищный вор, Прислушиваясь к ночи беспробудной… Насторожилась ведьма (до сих пор Не чужд мне взгляд, от счастья – изумрудный). Но эта площадь! Старый этот дом! Мне каждый камень горестно знаком, Как милый лик с морщинами родными. Сюда вела суровая судьба. И много раз у черного столба Сверкнул костер в волнующемся дыме. 8
Сверкнул костер в волнующемся дыме, И едко пахнет горькая смола. Вот туча в небе медленно прошла, Заплакала слезами дождевыми. Но женщина горит! Она светла, С губами красными, еще живыми, И боль ее всегда моей была, И чем старей, тем будет нестерпимей. Вокруг костра монахи грустно пели, И королевский паж, бродя без цели, Влачил свой плащ лазоревый в пыли. А над костром, заломленные в муке. Горя, чернели связанные руки. И я узнала: здесь меня сожгли. 9
И я узнала: здесь меня сожгли За то, что я всю жизнь была крылата, Читать умела письмена земли. Из мудрых трав варила ароматы. Чтоб мой полет увидеть не могли. Качал туман серебряные латы, И бережно стерег меня вдали Петух зари, взывающий трикраты. Доверчиво ко мне ласкались звери. Мои ковром завешенные двери С бубенчиками жабы стерегли, И старый филин плакал от обиды, Когда меня под пенье панихиды, Вдоль серых улиц, в рубище влекли. 10
Вдоль серых улиц, в рубище, влекли На смех толпе и женщинам в острастку. За мной козлов и карликов вели, И прыгал шут, надев свиную маску. У пристани теснились корабли, И пальцы мачт чертили в небе сказку: Они гостей заморских привезли Смотреть на суд и страшную развязку. Я палача заметила едва. В его руке – улики колдовства: Мой амулет и корешок алоэ. Он над толпой угрюмо их простер И положил на вспыхнувший костер С веретеном и черною метлою. 11
С веретеном и черною метлою Расстаться до конца не суждено. Взлетел огонь червонною стрелою, И глухо сердце падает на дно. Теперь, когда приблизилось былое, Мне памятно до ужаса одно: Как над костром, подернутым золою, Вскипает кровь и пенится темно. Но даже смерть моя была бесслезной И тайну тайн, и радость ночи звездной Я сберегла, в тайник души сложив Сквозь рев огня, в его палящем танце, Сгорев дотла в сверканья и багрянце И через семь столетий вновь ожив. 12
И, через семь столетий вновь ожив. Я вижу – травы расцветают те же, Угадываю, слух насторожив, Как месяц в небе расставляет мрежи… Давно глаза усталые смежив, Уснул закат. Огни в домах всё реже Но страшно мне. Как будто сумрак лжив И перестал быть другом ветер свежий. Верни мне, ночь, минувших новолуний Сверкание, полет и смех колдуний! Но память угасает, изменив, Потеряно завещанное слово. Нет больше чар… И. жалобная, снова Я здесь грущу, мое лицо склонив. 13
Я здесь грущу, мое лицо склонив. Бескрылою, подстреленною птицей. За гранью смерти в вечность обронив Из памяти страницу за страницей. Порыв плечей беспомощных ленив; Не мне играть с лукавою зарницей. Когда к звезде, над сонной ширью нив. Уходят духи светлой вереницей. Всё потеряв и вновь не обретя. Молчу в тени, небрежно шелестя Над вышивкой усталою иглою, И пристально глядит в окно мое Соборной башни острое копье, По-прежнему печальное и злое.