Хмыкнув и отпив еще воды, Креслин отрезает крохотный кусочек куиллы, с опаской отправляет в рот и с хрустом раскусывает.

— Хм… совсем неплохо.

— Видишь, Линния. Твоя мама знает, что делает.

Девочка с любопытством таращит круглые глазенки. Мегера незамедлительно следует примеру мужа.

— По-моему, на плато, ниже по дороге, таких кактусов великое множество, — замечает Креслин.

— По-моему, тоже, — отзывается Алдония, перекладывая малютку от одной груди к другой.

Юноша качает головой:

— Надо же, а нам и в голову не приходило, что кактусы могут годиться в пищу. Нет чтобы поспрашивать местных рыбаков, что да как. Интересно, много мы еще упустили?

— А завтра у нас будет салат из водорослей, — с гордостью объявляет Алдония.

— Из чего? — вид у Креслина весьма растерянный.

— Что плохого в водорослях, суженый?

— Они очень вкусные. Я пробовала, — заявляет Алдония. Креслин молчит: он разжевывает очередной кусочек куиллы.

Растянувшись на топчане, Креслин утирает лоб, размышляя о том, сколько ему потребуется времени для осуществления задуманного.

— Ты все-таки решил это сделать?

«…любимый мой идиот…»

На пороге комнаты стоит Мегера.

— Не знал, что ты так скоро вернешься, — он садится.

— Надо же, — тихонько смеется она, — ты легко находишь меня в кай отсюда, но не можешь сказать, когда я войду в комнату?

— Это другое дело.

— Почему? Случайно не потому ли, что ты хотел скрыть от меня свое намерение изменить погоду?

— Ну… в общем, да.

— Прекрасно. Скрывать-то незачем, тебя ведь все одно никто не удержит. Ни я, ни Клеррис, ни Лидия. Но ты хоть понимаешь, что именно собираешься сделать? Понимаешь?

— Наверное, нет.

— Тысячи людей могут умереть с голоду, потому что из-за твоего вмешательства их урожай будет либо выжжен засухой, либо затоплен. По меньшей мере один или два правителя лишатся своих владений, а то и голов. Ты ввергнешь многие земли в хаос, столь любезный Белым магам, а это непременно придаст им сил. Ты этого хочешь?

— Важно не то, чего я хочу, а то, есть ли у меня выбор. Корвейл бросил нас на произвол судьбы, и что я могу с этим поделать? Пригрозить ему уничтожением? Вряд ли таким образом мне удастся вернуть людям их жалованье.

— Мне кажется, это происки Хелисс.

— А велика ли для нас разница? Не могу же я обвинить ее в измене с расстояния в полторы тысячи кай?

— Это не так уж и далеко.

— Предположим. Предположим даже, что герцог мне поверит. Хелисс — единственное, что у него осталось, и без нее он долго не протянет.

— Я о ней думала. И это еще одна причина, по которой я рада видеть Алдонию здесь, со мной.

— Кстати, где она?

— У себя, глупый.

«…ей ведь порой тоже нужно побыть одной…»

Креслин снова краснеет.

— Так или иначе, если я буду сидеть сложа руки, Белые маги станут еще сильнее, а как только Корвейл умрет, они тут же приберут Монтгрен к рукам. Риесса, при всех своих воинственных планах, не захочет меряться силами с Фэрхэвеном. А итогом всего этого станет падение Западного Оплота, который будет перемолот между жерновами двух могучих империй.

— Вот до чего доводит вера в Предание, — замечает Мегера.

— Это нечестно…

— Прости.

Креслин едва заметно улыбается:

— Боюсь, что бы я ни сделал, все будет не так, однако и бездействовать больше нельзя. Вот, смотри… — запустив руку в кошель, он извлекает пять золотых звеньев. — Видишь? Это все, что осталось.

— Последние припасы с сутианского корабля… неужто они обошлись так дорого?

— Да, дорого. К тому же мне пришлось заплатить вперед за парусину для «Звезды Рассвета», а доставят ее только через восьмидневку.

— Но каковы сутианцы! Да за такое вымогательство тебе стоило потопить их посудину!

«…воры!.. бессердечные торгаши!..»

Креслин потирает лоб и, словно защищаясь от ее гневных мыслей, поднимает руку:

— Стоить-то стоило, но это был единственный, не считая «Грифона», корабль, вошедший в нашу гавань невесть за сколько восьмидневок. Вздумай я его тронуть, кому еще захотелось бы соваться сюда? Кому охота опасаться не только Белых магов, но еще и меня?

— Будь проклята дражайшая сестрица! Где ее обещанная поддержка?