Модезитт Лиланд
Шрифт:
То, что на Риессу рассчитывать не приходится, для Креслина столь очевидно, что он не находит нужным что-либо говорить.
— Да, я знаю… Но смириться с этим все равно трудно. Помню, когда мы играли в прятки во дворе, она уверяла, что останется моей сестрой, что бы ни случилось.
— Возможно, она ею и осталась. Но, будучи правительницей, делает не то, что ей хочется, а то, чего требуют интересы Сарроннина.
— Ну конечно! Можно подумать, отправь она нам черствого сыру или лежалого зерна, это нанесло бы ущерб государственным интересам. Ладно… — Мегера пожимает плечами и садится рядом с ним. — Прежде, чем мы это сделаем…
Их губы встречаются, его руки гладят ее нежную кожу.
«…суженый…»
«…любимая…»
Нескоро, очень нескоро, после пылких объятий и нежных поцелуев, Мегера все же отстраняется. Креслин разжимает руки, но чувствами продолжает вбирать в себя ее всю: ее тело, ее дивный запах, пламя ее волос. Он упивается ею, опьяняется ею, не в силах унять восторга от одной мысли о том, что она рядом с ним.
— Ты невозможен, — произносит она хрипловатым шепотом.
Креслин с наслаждением вслушивается в каждую нотку ее голоса и лишь потом говорит:
— Я всегда чувствовал по отношению к тебе именно это.
— Так уж и всегда? А в Сарроннине?
— Твое чувство юмора восхищало меня, даже когда я не знал, кто ты такая.
— Это говорит в твою пользу, — улыбается Мегера и тянется за разбросанной одеждой. — Но, к сожалению, нас ждут дела.
«…почему?..»
— Потому что… ну, потому что…
Мегера краснеет.
«…я люблю тебя…»
— Я хотела, чтобы ты узнал это до того, как начнутся настоящие неприятности.
— Ты думаешь, наши дела так плохи?
— Нет, — отвечает она с неожиданной серьезностью. — Они будут куда как хуже.
Несмотря на жару, Креслин ежится и тянется за своим нижним бельем. Одеваются они молча.
— Мой топчан побольше, — замечает Мегера, когда Креслин натягивает штаны, и тут же заливается краской. — Я не ЭТО имела в виду…
— Я знаю.
Они идут в ее спальню и ложатся бок о бок.
— Возьми меня за руку, — говорит девушка. — Вот так… Если тебе понадобится помощь…
Его глаза вспыхивают.
— Не будь таким чувствительным, — предостерегает Мегера. Оттолкнув последнюю мысль, Креслин посылает сознание к высоким ветрам, к точкам пересечения воздушных потоков, туда, где формируется погода и рождаются дожди.
Высшие ветра, могучие, великие ветра, подобно стальным рекам, подхватывают его и относят к югу, сотрясая чувства, как водяной смерч сотрясает корабль. Креслин едва может сообразить, где находится.
«…небольшие изменения…»
Эта мысль успокаивает и как будто согревает. Он уже не стремится согнуть стальные потоки, а изучает их, скользит вдоль, старается прочувствовать и, где это возможно — то тут, то там, — слегка подправить.
Небольшие, совсем небольшие изменения накладываются одно на другое, и где-то вдали воздушные потоки невероятной мощи меняют направление и перемешиваются по-новому.
Наконец, совершенно обессилев, Креслин возвращается в свое тело и… то ли проваливается в сон, то ли оказывается на грани смерти. Очнуться юноше удается лишь в сумерках, почти ночью, но стоит ему приподнять голову, как он, задыхаясь, падает на подушку.
«…Креслин…»
Он молча пожимает ей руку, стараясь избегать лишних движении.
Мегера смотрит на него широко раскрытыми глазами.
— С тобой все в порядке?
— Да. Вроде бы да, — отвечает он, потирая лоб и чувствуя, как болит шея.
— У меня тоже болит, — говорит Мегера.
Несколько мгновений Креслин молчит, а потом произносит:
— Спасибо. Без тебя… у меня… ничего бы не вышло.
В ответ она берет его за руку, и они лежат рядом в темноте, прислушиваясь к отдаленному завыванию высоких ветров, порождающих бури. И страшась грядущих смертей.
CXI
— Он что-то предпринял, — заявляет Белый маг с молодым лицом. — Я это ощутил.
— А кто не ощутил? — задумчиво отзывается Хартор. — Но вот что странно: не очень-то это было на него похоже. Тут чувствовалась некоторая… я бы сказал — деликатность, а не та грубая сила, какую он обычно использует.
— Однако сила была приложена колоссальная, достаточная, чтобы изменить направление постоянных воздушных течений.
— Не нравится мне все это, — говорит Хартор, потирая большим пальцем квадратную челюсть. — Мы имеем дело с чем-то большим, чем простое перемещение ветров.
— Ты прав. Но тебе это только на руку.
— Каким же образом? Разъясни, мой добрый Гайретис.
— Скажи, в чем главная трудность Креслина?
— Хватит говорить загадками, — отмахивается Хартор. — Скажи просто, что ты имеешь в виду.