Минометная батарея состояла из трех огневых взводов и одного взвода управления. Каждый огневой взвод имел по два 120–мм миномета. (Иногда минометные батареи имели по два огневых взвода, как в артиллерии, но по три миномета на взвод.) Представив меня личному составу взвода и приказав ему «любить и жаловать нового командира взвода», комбат удалился. Поздоровавшись со взводом и ознакомившись с каждым поименно, я приказал:

— Разойдись! Командирам орудий, ко мне!

Личный состав взвода состоял из бывалых, обстрелянных во многих боях, пожилых бойцов, от 25 до 45 лет. Я понимал, что с первого дня должен завоевать авторитет командира у подчиненных и поэтому никак не могу показать свое незнание военной техники полка, в данном случае минометов, о которых у меня было смутное представление. Необходимо было показать и свою требовательность к подчиненным с первых дней своего знакомства со взводом. Оставив командиров орудий, я приказал им показать мне свою материальную часть (минометы). Минометы находились в ровиках, отрытых в полный профиль (около 170 см глубиной) и тщательно замаскированы. Требования к маскировке в период обороны на Курском выступе были особенно строгими. Маскировка хорошо поддерживалась над землянками, ходами сообщения и другими сооружениями батареи. Дерн, которым обкладывались сооружения, должен был всегда быть свежим и зеленым. Батарея располагалась в яблоневом саду и дополнительно маскировалась фруктовыми деревьями и ягодными кустами. На мой своеобразный экзамен по матчасти командиры орудий отвечали четко и слаженно:

— Вес миномета в боевом положении — 257 кг.

— Основные части миномета: труба, двунога–лафет, опорная плита… и так далее.

Странно для меня, привыкшего к артиллерийским названиям, звучали части миномета. Но, проведя перекрестный опрос, я убедился, что ответы были правильными. Сделав замечание командиру шестого орудия о недостаточном уходе за минометом (на ручках опорной плиты была ржавчина), я отпустил командиров орудий и пошел знакомиться с офицерами батареи. Офицеры (лейтенанты 1–го и 2–го взвода) были практиками и выросли из сержантов. Приняли меня хорошо, поделились со мной таблицами стрельбы из минометов и подтвердили правильность ответов моих командиров орудий по матчасти миномета. Полковые 120–мм минометы могли стрелять как с «жестким» креплением бойка (выстрел сразу после опускания мины в ствол), так и с «мягким» креплением бойка затвора для стрельбы за шнур, как у артиллерийских орудий. Вес мины около одного пуда (точнее — 15,9 кг) дальность стрельбы на 6–м заряде 5,7 км, радиус поражения при осколочном взрывателе до 30 метров. Стрельбу можно вести при установке взрывателя как на осколочное действие, так и на фугасное, для поражения долговременных огневых точек (дотов). Минометная батарея 120–мм минометов так же, как и артиллерийская, могла стрелять залпом и подчинялась правилам артстрельбы за исключением прицела — прицелы были табличными. Из минометов нельзя было стрелять прямой наводкой по танкам.

Для ПТО (противотанковой обороны) у каждого орудия было противотанковое ружье.

«Фрицы» на нашем участке обороны вели себя спокойно. Ночью пускали осветительные ракеты, вели беспокоящий орудийный и пулеметный огонь. Огонь был не прицельный, но все же заставлял нас не ходить открыто, а пользоваться траншеями. Днем высоко в небе появлялся немецкий разведчик «рама» (Фокке–вульф 189). «Рама» имела бронированную кабину и была трудноуязвима.

Быстро освоившись со своими обязанностями, я уже через две недели вел ночную стрельбу из «кочующих» минометов. Стрельба эта очень эффективна и поражала в основном пулеметные точки противника. Утром после нашей стрельбы «фрицы» по данным своей звуковой разведки вели усиленный артобстрел предполагаемого места нашей батареи. Но нас там уже не было, т. к. сразу после окончания стрельбы «кочующие» минометы возвращались на свои основные огневые позиции. Утром, как обычно, в небе появлялась «рама». Для большей уверенности немцев в обстреле нашей батареи мы решили после каждой стрельбы «кочующими» минометами оставлять на временных огневых позициях ложные минометы, изготовленные из бревна и двух опор из жердей, благо этого материала было в достатке.

Эффект превзошел все наши ожидания. Утром после облета «рамы» немец обрушивал на нашу «ложную» батарею сотни снарядов. Мы были довольны нашей работой, жаль только, что после сильного артналета нам приходилось снова подбирать и устанавливать новые бревна и жерди, так как старые «минометы» были полностью уничтожены.

И впредь почти всегда, уходя с временной огневой позиции на основную, мы оставляли после себя дубликат из деревяшек. Основные позиции батареи противником не были обнаружены и только изредка в расположение батареи залетали шальные снаряды беспокоящего, неприцельного огня.

Однажды со стороны Курска на бреющем полете возвращалась «рама», очевидно, уже подбитая нашими зенитчиками или истребителями. Недалеко от батареи солдат из пехоты вскинул винтовку и стал стрелять по «раме». После нескольких его выстрелов «рама» закувыркалась и упала в районе передовых позиций пехоты и НП нашей батареи. Возможно, она уже была подбита под Курском, но факт оставался фактом, что после выстрелов пехотинца она была сбита окончательно. К нашей позиции с криками «Кто стрелял? Кто стрелял?» побежали офицеры. Солдат, добивший «раму», сначала испугался, что сделал что то не то, и не хотел признаваться. Но офицеры его нашли, стали пожимать руку, поздравлять и представили к ордену.

После этого случая мы также решили сбивать самолеты, тем более что у нас были на вооружении такие эффективные средства, как ПТР. Мы установили столбы, на них насадили колеса от старых повозок и, используя их как опоры (турели) для стрельбы, вели залповый огонь из всех шести ПТР по появляющимся немецким самолетам. Но все наши старания не увенчались успехом, мы не подбили ни одного.

Батарея периодически проводила ночные боевые стрельбы как с НП (наблюдательного пункта) батареи, так и с НП дивизиона. Батарея стреляла отлично, умело поражая огневые точки противника, хотя условия для стрельбы ночью были очень плохие. Для ночных точек наводки (местный предмет (веха или фонарь) использовался для горизонтальной наводки орудий при стрельбе с закрытых ОП) использовались самодельные фонари с керосиновыми коптилками, которые гасли и от ветра, и от выстрелов батареи. Керосина не хватало, и мы его частенько заменяли бензином, добавляя в него соль. В одну ветреную, но лунную ночь я решил научить батарею построению параллельного веера по луне. (Параллельный веер — взаимно согласованное параллельное направление стволов артиллерийских орудий (минометов) батареи для одновременной стрельбы по ширине цели.) Ночи были звездные, луна была отличным серпом. Обучение прошло успешно, и в каждую такую лунную ночь мы уже строили веер не по наземным точкам наводки, а по верхней или нижней точке серпа луны. Подал команду:

— Батарея к бою! После доклада:

— Первое готово!

— Второе готово!

И так далее до шестого. Командую:

— Угломер за–о, отражатель о, наводить в нижнюю точку серпа луны!

Командиры орудий докладывают:

— Первое готово …

— Второе готово .. .

— Шестое готово!

Наводчики все время ведут перекрестье прицела по нижней точке серпа луны (луна движется), до моей команды «Стоп!». Веер построен, и можно продолжать стрельбу по команде с НП. Способ построения параллельного веера по луне был новый, на фронте о нем не знали. Я получил знания о нем в стенах 1–го ТАУ. Командир дивизиона одобрил новый метод построения параллельного веера по луне и рекомендовал другим батареям перенять наш опыт.

В один из июльских дней в полк прибыло артиллерийское командование 60–й армии. Недолго побывав на огневых позициях нашей батареи, они направились на НП и дали команду командиру батареи провести огонь «по площадям». Так как командиру 1–го взвода (старшему на батарее) не приходилось стрелять по площадям, да он и не знал, как это делается, комбат приказал мне командовать огнем батареи на огневой позиции. Приняв командование, я подал команду:

— Батарея, к бою! Первое основное! … И так далее.