Закуси горе луковицей
вернуться

Николаев Валерий
Шрифт:

— Справился?

— Вроде бы, да. Но я никому ее не читал. Напечатал и положил в тот конверт — для тебя.

— О чем она?

— О море. Последние дни я часто ходил на веслах, и многое узнал о нем. Мои впечатления, мысли, переживания — все в этой поэмке. Я представил себе, что когда лет через пять-семь ты со своей семьей заглянешь к тёте Маше, там и найдешь мое письмо. Вскроешь его, и тогда моя поэмка напомнит тебе о твоем первом путешествии к морю.

— Ты мне ее прочитаешь?

— А стоит ли? Ведь тогда не будет сюрприза.

— Ничего. То письмо я все равно прочту.

— Твоя воля. Тогда принеси, пожалуйста, мой диктофон.

Зоя сходила за ним, подала его Володе. Он сказал:

— Я был на берегу и там сделал эту запись.

Положил диктофон сбоку от себя и нажал клавишу. В ту же секунду ночь наполнилась дыханием далекого моря. Скандально покрикивали чайки, погромыхивали друг о друга борта лодок, изредка похлопывали о берег волны, перекатывалась галька.

Владимир приглушил звук и начал читать. С первых же слов этой поэмы Зоя ощутила свое присутствие в ней. Узнала и поселок с развешенными рыбацкими сетями, и паруса яхтсменов, и песни Рафаэля. И чуть ли не физически почувствовала нежность, с которой автор относится к морю и, в конечном счете, к ней. И все поняла: эта поэма о ней. Вот она.

Зов моря
Наш поселок, лежащий навзничь, словно выброшенный на берег, Занавешенный весь сетями, жил нелегкой рыбацкой жизнью. И немало давало море… Еще больше с нас брало дани, Отбирая не только снасти, но и счастье, круша о камни. Так однажды отец в путину вышел в море и не вернулся. Не завидна и вдовья доля, и сиротская жизнь не слаще. Вечерами смотрели оба в даль морскую, порой без слова, Каждый в рабстве своих фантазий, пока гасли зари оттенки. Но просыпалось струйкой время, стало желтым песчаным пляжем. Я уже поокреп и вырос. Юность дерзостью напоила. Часто думал: вот выйду в море и открою такое место, Где поймаю большую рыбу или даже добуду жемчуг. — То-то матушка будет рада небывалой моей удаче. Поделился я с ней мечтами. Не дала мне благословенья. А уж горечи было, гнева… — Не хочу о море и слышать! Ничего от него не надо. Не вода в нем, а вдовьи слезы. Даже если морская буря вдруг на берег валы обрушит, А потом, погасивши ярость, все усеет вокруг дарами, Не возьму ни его кораллов, ни жемчужных его ракушек. Отнимает оно любимых, что дороже всего на свете. — Как же ты не поймешь, родная, я не знаю, как жить у моря, Торопливые видеть волны, его кипенно-белый пояс, Слышать этот неясный ропот, ветерок, словно вздох свирели, И не знать ничего о тайнах, что в зеленых глубинах скрыты? Я порой так хочу на берег, что в груди замирает сердце. Гомон чаек и шум прибоя — моя музыка с колыбели. Полюбил я и сны морские — их считают все миражами. Как прекрасно юное море! Я хотел бы в нем черпать силы. — Если ты его не разлюбишь, то и счастья тебе не видеть. В нем ты ищешь источник силы, а найдешь лишь непостоянство. В море тонут не только зори — не найди и себе погибель! Отбирая чужие жизни, никогда оно не стареет. — Я хотел бы все песни моря, каждый всплеск его переслушать, Каждый шорох волны по гальке и встречать все его приливы. — Но на это не хватит жизни, и не будет оно послушно Рассыпаться прозрачной пылью пред тобой с длинногривых гребней. И быть может, ты выйдешь в море, как всегда — поискать удачи, В дикий шторм попадешь, и вскоре мрак закроет желанный берег. Твои губы иссушит жажда. Соль глаза твои скоро выест, И поглотит тебя пучина или лодку снесет на скалы. Что смогу для тебя я сделать? Не спасу ни мольбой, ни плачем. Мое сердце послушай, милый, уезжай, уезжай от моря! И поверь, это лучший жребий, чем, запутавшись, гибнуть в тине. И… уехал я в дальний город — только б матушку успокоить. Нас однажды свела случайность, удивился я этой встрече, Грустный взгляд ее, отрешенность, Что-то было мне в них знакомо. Меня память вернула в детство. Я понять не мог, в чем тут дело. Может, что-то глаза подскажут; заглянул в них и… засмотрелся. А там плескалось ласковое море. Меня встревожил его легкий бриз. Не надышусь. И счастлив поневоле — Опять судьбы исполнился каприз. Не спрятать мне нечаянную нежность, В душе моей не погасить огня. Нельзя предотвратить, как неизбежность, Стихию чувств, что увлекла меня. Волною смыло все мои печали, И все заботы отогнало прочь. А время шло. Мы с морем всё молчали, Так умолкают, встретясь, день и ночь. Оно моей души постичь не в силах, А я — его волшебной красоты, Что взволновала и заворожила, И унесла от всякой суеты. И вдруг мелькнули искры озорные, А может, это отблески зари? Чтоб вспомнить их во времена иные, Мне хочется шепнуть ему: «Замри!» В разлуке с ним я снова затоскую, Напрасно вглядываясь в сумрачную даль. Любимую мелодию морскую Не слышать долго мне. Увы, как жаль! За счастьем вслед всегда крадется горе, И мне уже не миновать беды. Я не забуду, но забудет море, Смыв навсегда с песка мои следы. Я обречен мечтать о нем и бредить. О, если б море было только сном И не будило колоколом медным И чувств моих, и дерзких мыслей сонм. Все повторится. Я увижу вскоре Блеск изумрудный, радостный рассвет. И я тогда воскликну: «Здравствуй, море — Мой самый лучший солнечный сонет!» И ушла она в тихий вечер, Мне едва шевельнув рукою. Заскучал я и начал поиск глаз, в которых плескалось море. И нашел их. И были после расставанья и снова встречи. А теперь я стою напротив и в глазах ее утопаю. О, как пьянит меня твой запах, море. И я опять на милом берегу. Ты не со мной. С судьбою не поспоришь… Но и тебя забыть я не могу. Ведь ты — моя любовь и испытанье, Надежда и отчаянье мое, Безмолвный крик, кричащее молчанье, Моя беда с кружащим вороньем. Ты — целый мир моих противоречий, Волшебных снов, несбывшейся мечты. Я столько раз спешил тебе навстречу, И столько же вдруг убегало ты. Хотел бы знать, как долго будут длиться Моя любовь и вечный твой уход. …Но блики солнца, словно перья птицы, Рассыпались по зыбкой глади вод… Неподвластны любовь и время никому в этом грешном мире. И спустя много лет, под осень шла с другим она, напевая. И я видел в глазах счастливых, как мерцало, смеялось море. Побежать бы к нему навстречу!.. Да оно меня не узнало. Прощай, зеленоглазое! Мне больно Смотреть на этот сумасшедший блеск, На эти разметавшиеся волны И полный страсти неустанный плеск. И на твое взметнувшееся счастье Из памяти таинственных глубин. Ты в своем прошлом, я же — в настоящем, Ты в юности, а я — в снегу седин. Я рад услышать твои песни, море, — Как превосходно пел их Рафаэль! — В них каждый звук, с хрустальным звоном споря, Туманит голову, как запоздалый хмель. Настало время, и пора проститься. Прошу тебя, ты больше не зови. Я ухожу. Так улетают птицы, Когда тускнеет свет твоей любви. Придет весна, и все они вернутся. Оттает нежность, растворится грусть, И ты опять захочешь улыбнуться… И только я к тебе уж не вернусь. Говорят — время лечит раны. Так ли это? Не знаю, право. Каждый день я забыть стараюсь Свое море и теплый берег. Чередою проходят годы, Сны морские все чаще снятся, И надеждой неясной, тщетной, отчего-то душа томится. Мне оно не дает покоя — в чем секрет его притяженья? Уж хочу не любви — свободы в своих помыслах и поступках. Я, пожалуй, отправлюсь к морю, чтоб избавиться от сомнений, Поискать в нем свою монетку и вернуть ему горсть ракушек. Все утеряно безвозвратно. Но я все же зачем-то еду. Вот уже забелел поселок, утопая в садах зеленых. Не войдя даже в дом родимый, я ступаю на милый берег. Что-то сильная нынче дымка… — Здравствуй, море! Зачем ты звало? Паруса, словно крылья чаек, как и раньше, вдали мелькают; На песок наползают волны, в белый пояс сбивая пену. Ничего здесь не изменилось. Так же море спокойно дышит И беспечно порой смеется… Не узнать мне его ответа.

— Грустная история, — сказала Зоя. — Но мне понравилась. Спасибо.

— Пожалуйста.

Он включил диктофон на полную громкость, и они дослушали запись шума волн до конца.

— Море каким-то странным образом влияет на мою психику. Я становлюсь недопустимо сентиментальным для мужчины, — сказал Володя.

— Ничего. Это характер не портит.

Глава 13

Верочка

Владимир поднялся еще до восхода и засобирался на рыбалку. Зоя, разбуженная его возней, вышла вслед за ним во двор. Было зябко. На востоке пламенела заря. Девушка не удержалась от восклицания:

— Боже мой! Какую же красоту мы просыпаем!

Они вышли на берег. Володя занял свое привычное место, настроил удочку и забросил леску в воду. Поплавок едва виден. Заря завораживала. Какой-то невидимый гениальный художник во всю ширь горизонта рисовал волшебную картину. На сумеречном холсте мазок за мазком появлялись самые неожиданные и нежнейшие краски: светло-зеленая, лимонная, малиновая, светло-оранжевая.

И тут начался клёв. Рыбаки тотчас забыли об этой чудной заре. И к семи утра рыбы на уху наловили. Все портили окунята: хватали наживку, как ошалевшие, а сами-то со спичечный коробок, одним словом, вредители.

Зоя немного озябла и, оставив Володю, пошла на кухню чистить картошку для ухи. Вспомнила о вчерашнем впечатлении от прочтения им, как он выразился, поэмки. Захотелось еще раз послушать живой шум Черного моря, крики чаек. Сходила за диктофоном. Нажала на его кнопку. Диктофон щелкнул. «Ах да, — спохватилась Зоя, — пленка же закончилась». Вынула кассету и поставила ее другой стороной.

Медленная и величественная мелодия заполнила тесное пространство кухоньки. Зоя мгновенно вспомнила ее. Эта музыка звучала в машине родителей той девочки. Мелодия просто божественная. Она так взволновала Зою, что та слушала ее, забывая дышать. Мелодия представлялась ей большой гордой птицей, кружащей среди гор в предгрозовой сини. Но вот птица устала и села на одну из вершин.

«Дядя Володя, — неожиданно раздался голос девочки, — это моя любимая мелодия: «Адажио» Альбинони. Я дарю ее тебе. Помни обо мне». Раздался звук щелчка. Затем послышался шорох торопливых шагов; и снова голос девочки:

— Здравствуйте, дядя Володя.

— Здравствуй, Верочка, — ответил голос Владимира.

— А я пришла прощаться.

— Грустное известие.

— Уезжаем прямо сейчас. Еле уговорила маму. Сказала, если не остановитесь, в дороге сбегу.

Володя рассмеялся.

— Ты не уговорила, а шантажом вынудила их сделать это. Нельзя так, Верочка.

— Я знаю. Но уехать, не увидевшись с тобой, я не могла. Дядя Володя, я дарю тебе этот диктофон с записью одной мелодии, и не вздумай отказываться. Кладу тебе в карман, позже послушаешь.

— А я и не собираюсь отказываться — давно о нем мечтал. Кстати, и у меня для тебя есть подарок. Держи.

— Вот это да! — радостно воскликнула девочка. — Кажется, это профессиональный?

— Говорят, что да. У него в комплекте и микрофон выносной.

Послышались несколько кнопочных щелчков и звук поцелуя.