Наконец все заняли свои места. Осталось лишь обратиться к императору с ритуальным приветствием. Два флагманских корабля, от каждой флотилии соответственно, приблизились к императорской трибуне, и бойцы прокричали Клавдию традиционные слова:

– Здравствуй, император, идущие на смерть приветствуют тебя!

На что Клавдий неуклюже пошутил:

– А может, и нет.

Находящиеся на палубах гладиаторы истолковали эти слова как помилование и тотчас стали бросаться с кораблей в воду и плыть к берегу. Но стоявшие на плотах преторианцы тут же отталкивали их назад, а тех, кто все же пытался взобраться на плоты, безжалостно протыкали пиками.

До смерти перепугавшийся Клавдий соскочил со своего места, сбежал к берегу озера и заметался около него. Ковыляя на слабых ногах, он бросался от одной группы преторианцев к другой, умоляя их защитить императорскую семью и не допустить на берег ни одного из покинувших корабли.

Морское сражение, еще не начавшись, грозило завершиться чудовищной бойней. Но, видимо, в окружении императора нашелся человек, который сумел прекратить эту резню и уговорить гладиаторов вернуться назад, да они и сами уже убедились в бесполезности своих попыток выбраться на берег.

После того как порядок был восстановлен и трупы убитых убраны, по сигналу императора из глубины озера с помощью специальных механизмов поднялся огромный серебряный тритон с поднесенной ко рту раковиной и дал сигнал к началу сражения.

Гребцы налегли на весла, корабли сошлись, и вспыхнул ожесточенный бой. Бились насмерть. Одни суда были протаранены и пущены на дно, другие пылали, объятые пламенем. И только когда вся вода озера окрасилась кровью, император дал знак остановить сражение. Немногим оставшимся в живых была сохранена жизнь.

На следующий день у озера вновь собрались зрители, чтобы посмотреть, как будет разрушена каменная преграда и вода из озера по водостоку хлынет в реку. Клавдий, Агриппина, дети и придворные расположились возле места, где озеру предстояло устремиться в канал. Для них было устроено пиршество на открытом воздухе.

И тут случилось непредвиденное.

Раздался ужасный рев и грохот. От страшного удара содрогнулась земля. Из подземного туннеля вырвалась лавина воды, которая с чудовищной силой устремилась в канал, предназначенный направить поток в реку Лирис. Но он был явно неспособен вместить такую массу воды, и в короткое время все вокруг оказалось затопленным, в том числе площадка, на которой были расставлены пиршественные столы, мгновенно смытые потоком. Император и его свита едва успели укрыться от бешенства водной стихии на прилегавших холмах.

Появился ведавший работами Нарцисс, который начал путанно говорить о чрезмерном напоре воды, прорвавшей запруду. Но тут вмешалась разъяренная Агриппина. Не желая слушать никакие объяснения, она напустилась на Нарцисса, обвиняя его в намерении погубить императора и все его семейство. Нарцисс, кричала она, как подрядчик работ несведущ; он разворовал деньги, отпущенные казной на строительство водостока.

Нарцисс, побледнев от бешенства, не сдержался и в свою очередь принялся обвинять императрицу в женской необузданности и тщеславном интриганстве.

Клавдий полностью доверял своему вольноотпущеннику и словам Агриппины не придал никакого значения. Впервые ей пришлось отступить, но своей ненависти к Нарциссу она уже не скрывала.

Глава семнадцатая. На путь предательства

В 53 году осуществилась наконец мечта Агриппины, которую она лелеяла многие годы, – состоялось бракосочетание ее сына с дочерью Клавдия Октавией. Жениху было шестнадцать лет, невесте – тринадцать. Свадьба была отпразднована с особой торжественностью. Теперь уже никто в Риме не сомневался, что Нерон – наследник Клавдия на римском престоле.

Однако это скоропалительное супружество привело к плачевным результатам. С первой же брачной ночи Нерон проникся к юной жене неистребимым отвращением. Нельзя сказать, что Октавия была безобразной. Но жалкая и невыразительная в своем отрочестве, она не обладала ни одним из тех качеств, которые способны привлечь хорошо развитого физически юношу и к тому же с эстетическими запросами, каким был сын Агриппины. Октавия была обречена на одиночество. В ее спальню Нерон даже не заглядывал. Но ни с ним, ни с Октавией никто не считался. Эта свадьба была нужна лишь одной Агриппине.

Природа требовала своего, и юноше ничего не оставалось, как искать удовлетворения с уличными девками. Сенека на сомнительные похождения своего воспитанника смотрел сквозь пальцы и, возможно, даже пособничал ему в этом.

Нерон, еще не научившийся лицемерить, не скрывал своего отвращения к жене. Вскоре – сначала по дворцу, а потом и по городу – поползли слухи о том, что молодые пренебрегают своими супружескими обязанностями. Во всем виновата Октавия, шептались на площадях и улицах Рима, не зря Нерон посещает проституток.