– Дарька! Не тронь его – он волосатый!

На помощь лохматику-волосатику выбежал хозяин с ошейником и поводком, заставив окончательно ретироваться неиствующего в смертельной обиде Сударя.

Ивану Ильичу было знакомо это беспредельное и незабываемое чувство. Как-то, будучи ещё школяром 9-го или 10-го класса, он в чистейшем белом свитере тонкой вязки и в серых джинсах с многочисленными кармашками на медных заклёпках шествовал в праздничном настроении, наслаждаясь собой, по одной из главных улиц города мимо роскошных витрин громадного супермаркета в сторону районной тусовки молодёжи. Шёл – всем друг и брат. И вдруг из встречной кучки парней дорогу ему преградил шкет на голову ниже ростом и хилый телом и, не говоря ни слова, сунул маленьким остреньким и твёрдым кулачком прямо в нос, да так умело, что из великолепного празднично задранного носа Ивана сразу пошла кровь.

– Ты что, гад? – пальцами правой руки он зажал нос, наклонив голову, чтобы не закапать свитер, а левой попытался схватить шпанёнка за ворот расстёгнутой рубашки, но пальцы только скользнули по холодной дряблой коже, не удержав материи, а оказавшиеся совсем близко маленькие злобные глазки нагло смотрели на жертву. – За что?

Тут же рядом с худосочным пацанёнком выросли два коротко стриженых верзилы с крутыми широкими плечами, а за ними – ещё, и все с ожиданием уставились на красавчика. Стоило только тронуть гадёныша и тогда… Сообразив, что будет тогда, Иван резким боковым движением выскользнул из осадной подковы и встал у входа в супермаркет. Больно не было, было противно на душе и во рту от тёплой и почему-то солоноватой крови. И ещё – жгуче обидно. Обидно не только от того, что сбежал и не дал сдачи, но и от того, что мимо густой вереницей шли взрослые дяди и тёти, и никто не вступился, не защитил от хулиганья, все были поглощены своими мелкими шопинговыми заботами и не хотели видеть его крупной проблемы. Уличные бандюги, с сожалением посмотрев на ускользнувшего фраера, не стали его трогать в густой толпе у входа и ушли на ловлю новой жертвы. С тех пор Иван, а потом и Иван Ильич, благоразумно избегал встреч с любыми группами юнцов, предпочитая обойти по широкой дуге не в меру резвящихся парней, взбадривающих себя одной-двумя бутылками пива, и порой возвращался вспять, каждый раз ощущая во рту вкус собственной крови. Боязнь беспричинного группового физического насилия со временем перешла в общую патологию. Он никогда не шёл против коллективного мнения, даже если чувствовал свою правоту, никогда не участвовал во фракционных стычках, занимая промежуточную нейтральную позицию, и всегда уклонялся от жёстких споров с кем бы то ни было, если не знал точно, что за инициатором спора не стоит клан. Это были не трусость, не беспринципность, а укоренившееся опасение толпы, группы, кучки, всегда агрессивно озлобленных и неправых. Сотрудники неприязненно и едко посмеивались над его бесхребетностью, и он вместе с ними, ощущая тёплый вкус крови и не имея сил отказаться от швейцарского нейтралитета. Ему не дано судьбой быть ни Данко, ни Солженицыным, ни Сахаровым, ни Астафьевым, ни Дарькой. Он рождён не наступать, а отступать и уступать.

– Отстань! – продолжал он урезонивать разъярённого малыша. – А то схлопочешь и от хозяина ушастого спаниеля поводком. Пойдём!

Но Данко, Солженицын, Сахаров и Дарька в одной морде не пошёл, пока не проводил бандюгу за угол угрожающим лаем, а потом усиленно пометил весь двор, не пропустив ни одного столбика, ни одного кустика, чтобы нечаянные пришельцы знали, что у территории есть хозяин.

На повороте к прежнему жилищу Дарька остановился, выжидающе глядя на Ивана Ильича, и когда тот, внутренне напрягшись, прошёл мимо, последовал за ним, окончательно выбрав и новое место жительства и нового хозяина. А тот, вздохнув с облегчением, подождал пса и успокоил:

– Ничего, дружище, прорвёмся! И заживём по новой! – наклонился и погладил малыша, который согласно вильнул обрубком.

На подходе к базару Дарька не выдержал и, опередив хозяина, убежал внутрь, затерявшись среди ног покупателей, толпящихся у длинных прилавков. «Захочет – найдёт», - решил один из них и направился к знакомой торговке, у которой слыл постоянным и надёжным покупателем.

– Настя! – кричала она, повернувшись внутрь базарного ангара и не замечая завсегдатая. – Дьяволёнок появился!

– Только что ушёл, - ответили ей откуда-то из-за многочисленных шевелящихся голов.

– Ел? – поинтересовалась ближняя.

– Один кусочек, - послышался негромкий ответ. – И отвалил.

– А у меня не стал, паразит! – с возмущением пожаловалась первая. – Торгуешь? – зачем-то спросила у той, кому и заниматься-то больше нечем. – Ну, и как?

– Очередь, - ответила дальняя подруга.

– Вот чертёнок! – с досадой вскричала Иванова поставщица, у которой покупателей не было.

– Здравствуйте, - подошёл единственный. – Кого это вы вспоминаете недобрым именем? – спросил с улыбкой, чтобы задобрить разгневанную торговку.

– Да собачка тут шастает одна, - повернувшись к нему, сообщила та громким беспокойным голосом. – Чёрненькая как ночь, а на морде как череп нарисован белой шерстью. Настоящий демон, прямо экстрасенс собачий! У кого поест, у того и торговля идёт, а если обойдёт, откажется – пиши пропало, без толку весь день простоишь.

«А ведь точно подметила», - подумал Иван Ильич, - «сущий бесёнок, маленький Вельзевульчик. Я вчера целый день хотел от него избавиться, а не получилось, как ни старался. А сегодня уже он дорог, уже маленький друг – не дьявольское ли наваждение? И чего ради вчера я остановился на выходе с базара и полез к псу с расспросами? Будто кто дёрнул за язык: «Чего сидишь? Чего ждёшь?». Не зря меня поразили и притянули его несобачьи глаза – вдумчивые спокойные, оценивающие. Тогда-то он и сел на моё левое плечо, сам выбрал и ни за что не отстанет». Осёдланный бесом счастливо улыбнулся. «Пусть сидит – веса-то нет, и вместе двум нечистым силам способнее выжить в нынешнем неустойчивом и озлобленном чёртовом мире».

– Брать что будете? – прервала торговка размышления чёртова друга.

– Нет, нет! – резко отказался надёжный покупатель прежде, чем осознал неожиданный отказ, криво улыбнулся и, отведя бесстыжие глаза, виновато пробормотал: - Пойду, пожалуй, посмотрю, что там понравилось чертёнку у Насти, - и поспешил уйти от разгневанной постоянной поставщицы.

– Вот! – завопила та на весь торговый ряд. – Ну, разве не дьявол?!

Ближний народ с подозрением оглядывал смущённого Ивана Ильича и на всякий случай отодвигался и обходил стороной материализовавшегося дьявола.

А настоящий Вельзевул, миниатюрный торговый маг и оракул не замедлил нарисоваться, как только пристыженный ненадёжный покупатель пристроился пятым в очереди к Насте. Иван Ильич мог поклясться хоть на кресте, хоть на черепе, что нечестивец подмигнул весёлым карим глазом, одобрив выбор кормильца, и мгновенно исчез, словно испарился в пропитанном мясным духом воздухе. Впрочем, и без него, обычным человечьим взглядом, было видно, что здесь и мясцо посветлее и посвежее, и сардельки потемнее и помяснее. Глупые толстые торговки, оболваненные собственными зажиревшими мозгами, сами того не понимая, приобрели в морде собаки сверхчуткого и точного дегустатора с тонким обонянием и безошибочным вкусом, которые ничем не обманешь и ничем не заговоришь – ни чёрной магией, ни нечистой силой. Сами они – дьяволицы, а Дарька – просто ангел с обманной дьявольской маской. Легко разобравшись в местной мясной чертовщине, разумный кандидат не каких-нибудь, а технических – материалистических – наук удовлетворённо хмыкнул, привычно отоварился и, не найдя глазами маленького инспектора, пошёл на выход, стараясь проскользнуть мимо злого взгляда меченой продавщицы за спинами беспокойно снующих покупателей, взбудораженных возбуждающим запахом и видом свежатины и ещё более – одуряющими ценами. Но, повинуясь интеллигентской щепетильности и слабому миролюбивому характеру, Иван Ильич подошёл-таки к обиженной нечистой силой и, примиренчески улыбаясь, спросил: