– Наверное, и наш пресловутый патриотизм тормозит? – подсказал ещё одну причину Пётр Алексеевич.

Иван Ильич хмыкнул:

– Причём здесь патриотизм? Ты что, понимаешь его как беззаветную преданность государству, власти?

– Ни в коей мере! – энергично возразил старый архивный патриот, но молодой его не слышал.

– Куприн, Рахманинов, Шаляпин, Солженицын и масса других великих людей России были там патриотами побольше всех здешних великих коммунистов СССР. Эмигранты первой и второй волны отличались таким высокодуховным патриотизмом, какой большевикам и невдомёк был.

Курочкин виновато заёрзал на стуле, а Дарька открыл глаза, проверяя, не нужна ли хозяину помощь.

– Да не кипятись ты! – вскипел доктор. – Согласен! – и в качестве аргумента прихлопнул ладонью по столу. – Измельчал наш народ за многие разорительные уничтожительные годы перестроек и реорганизаций, да, измельчал! Утратил настоящее чувство патриотизма, заменив навязанным бесчувственно-плакатным, да, утратил! Оно стало даже чем-то постыдным перед ложным авторитетом Запада, всё равно, что унизительное клеймо для недоразвитых. Согласен! – Пётр Алексеевич замолчал. И вдруг опять ударил по столу ладонью и с убеждённой силой произнёс: - Но не хочется соглашаться! До какой же степени надо деградировать, чтобы стало стыдно за революцию, за сталинскую индустриализацию, за Великую Отечественную, за то, что ты русский! Люди наши сделались не советскими и не капиталистическими, а так, ни рыба, ни мясо – приспособленцами без Родины и племени, эгоистическими потребителями, хватунами без зазрения совести, чурающимися общества. – Он тоже заел нахлынувшую горечь долькой лимона. – Генно-модифицированная массовой культурой поп-нация! Современные патриоты уж точно предпочитают любить Родину оттуда.

– Ну, ты уж совсем! – решил урезонить друга Иван Ильич и сам сорвался ещё грубее: - Народ наш стал дерьмом, и я, единичка народа – тоже, значит, дерьмо! – покаялся вдруг по-русски, опьянев от малой толики, усиленной нервной дневной встряской. – И я не хочу такой Родины, - и тут же без перерыва: - но никогда от неё не откажусь. В дерьме живём, дерьмом называемся, дерьмо делаем, спрашивается: зачем живём?

– Ну, ты уж точно совсем! – определила другая единичка дерьма. – Давай-ка, для ясности разделим понятие патриотизма на три.

– Давай, - разрешил Иван Ильич, - дели.

– По моему сермяжному понятию, - начал классификацию патриофил, - патриотизм вообще включает, во-первых, любовь к малой родине, с маленькой буквы, но с наиболее близким понятием. К той, где родился и жил хотя бы до оперения, где узнал первую любовь и верных друзей, где жили предки, природа которой запечатлелась в памяти навсегда как что-то райское, воспоминания о которой щемят сердце, что называется отечеством.

Иван Ильич вздохнул огорчённо:

– Хорошо говоришь, аж слезу хочется пустить, но не выдавливается, потому, что у меня нет такой, сколько ни копайся в памяти. Есть давно забытые вымершие Петушки, где родился, и от которых осталось несколько развалившихся домов, затиненная речка гусям на смех да поля, заросшие сорняками и кустами. А большая часть жизни прошла здесь, в безликих городских катакомбах и панельных казематах. Народу здесь столько, что и друзей не завести, первая любовь оказалась обманной, а природу заменяют улицы, улицы, улицы… В общем, я – человек без малой родины и, следовательно, с малой, прописной, буквы, проще – городской червь. – Он поднялся и поставил греть чай для червей.

– Не отчаивайся, - обнадёжил Пётр Алексеевич, - у тебя ещё осталась, во-вторых, любовь к большой Родине с большой буквы.

– Не приемлю, - резко отказался от этой привилегии гражданин России. – Не понимаю, как можно любить что-то грандиозное, что не поддаётся разумению, что многонационально, многоконфессионально, многокультурно, многоязычно и ещё много чего. Явно видна подмена понятий Родина и государство. Не приемлю! Но если, не дай бог, что случится, пойду защищать добровольцем, не колеблясь.

Курочкин рассмеялся, очевидно, согласный с оппонентом.

– И меня возьми. Я буду перевязывать твою дурную голову. – Теперь возрадовались оба: как-никак, а в дерьмовом государстве вместо двух единичек появилась двойка.

– Ещё и ещё раз повторяю, - горячился антипатриот, подогретый коньяком и возможностью высказаться. – Большую Родину, превратившуюся стараниями властей в рыхлый смрадный конгломерат воров, тунеядцев, торговцев и потребителей, где вольготно себя чувствует несокрушимый лживо-продажный чиновно-банковско-олигархический монолит, успешно перенявший манеру говорить лапшеобразно правильно, много и пространно, размазывая суть, а делать всё так, как захочется, не приемлю.

– Ладно, - отступил идеолог расщепления патриотизма, - давай тогда вычленим из большой любви и обозначим, в-третьих – любовь к народу, к населению Родины. Есть она у тебя?

– Только к русскому, - уточнил мелкосортный серенький камешек-песчинка конгломерата. – До другого мне дела нет. Я ничего не имею против других наций, но пусть всегда и всюду, в пределах любого государства каждая нация любит себя. Я не хочу быть россиянином, я хочу быть русским.

Курочкин, откинув голову, внимательно посмотрел на русского.