Иван Ильич, отвлечённый раненым, всё же уловил в последних словах интонацию надежды и не сказал ни слова в утешение, боясь продолжения опасной темы. А она, умница, пересилила себя и предложила, улыбаясь:

– Хотите, согрею чаю?

– Хочу, - быстро согласился он, и тема была закрыта.

– Я приготовлю у себя, - сказала она и ушла, постеснявшись хозяйничать в чужой кухне.

А он в не проходящем беспокойстве полез проверить состояние больного. Дарька спрятал голову под свитер, согреваясь и чуть колыша накидку. Иван Ильич не стал его тревожить и на цыпочках ушёл в кухню, чтобы приготовить чашки, заварку и залежавшиеся слипшиеся шоколадные конфеты без обёрток. Там его и застал раздражающе громкий звонок и одновременный стук в дверь. Дарька, высвободив голову, глухо зарычал.

– Свои, Дарька, - подошёл к нему хозяин. – Входите, - пригласил громко, - открыто! – и снова укутал бдительного сторожа. – Свои. Тот, кто нам нужен.

Дверь распахнулась.

– Могу? – спросил Пётр Алексеевич, входя. – Привет, - поздоровался с хозяином за руку. – Где он?

Иван Ильич показал рукой под письменный стол.

– Сам выбрал место.

– Раненые и больные звери всегда прячутся, - объяснил ветэскулап, - но нам придётся его извлечь.

Он ушёл в ванную и вымыл руки. Вернувшись, расспросил, что и как делали. Удовлетворённо кивнул головой и попросил освободить стол.

– Клади сюда вместе с подстилкой, - приказал воспрянувшему духом хозяину, свалившему ответственность на знающего человека.

Легонько волоком вытянув приподнявшего голову Дарьку, Иван Ильич кое-как подсунул руки под одеяло, поднял не сопротивляющегося обмякшего малыша и осторожно уложил на операционный стол. Пациент словно понимая, что ему хотят облегчить страдания, не дёргался, не пытался встать, а только тихо утробно ворчал, не открывая глаз.

– Придерживай за голову и туловище, - опять приказал Айболит ассистенту, и тот, послушно убрав свитер, наложил на страдальца знакомые тому руки, наклонился, почти касаясь лицом заострившейся морды, и что-то говорил, сам не понимая, успокаивая и отвлекая внимание от чудодейственных рук опытного врача. – Хорошо, что обмыл по свежаку, - похвалил эскулап хозяина, не ставшего отказываться от чужой заслуги.

– Можно? – не вовремя вошла Марья Ивановна с большим фарфоровым чайником, очевидно сервизным, и тарелкой подрумяненных жаром ватрушек с творогом. Она переоделась в то самое синее платье и явно приготовилась разделить чаепитие с хорошим соседом.

– Можно, - разрешил Пётр Алексеевич, мельком взглянув на неё.

– Принесла чай, - стушевалась она при виде двух мужчин и распластанного на столе пса.

– Поставьте, пожалуйста, на кухне, - приподняв голову, недовольно попросил Иван Ильич.

– …и приходите попозже на чаепитие, - пригласил за хозяина деликатный лекарь, не отрывая чутких пальцев от Дарьки.

– Нет, нет, - засмущалась Марья Ивановна, унесла чайник и аппетитные ватрушки в кухню, - извините, - направилась к выходу, - спасибо, мне ребятишек надо кормить.

Когда ушла, Курочкин спросил Ивана Ильича:

– Кто?

– Соседка, - пробормотал тот, и Пётр Алексеевич, взглянув на его нахмуренное лицо, понял, что большего не услышит.

– Ничего страшного, - вынес вердикт собачий профессор.

Иван Ильич, ещё не веря, как-то сразу обмяк, жалко улыбнулся и, прижавшись щекой к малышу, забормотал бессвязно и счастливо:

– Всё, Дарька, всё, маленький. Ты – хороший! Всё у нас в порядке, скоро выздоровеешь.

А малыш только глухо и тихо ворчал, повизгивая, будто просил, чтобы оставили его, наконец, в покое.

– Кожу ему изрядно подрали и содрали вместе с шерстью, но глубоких укусов нет, - объяснял специалист, что такое «ничего страшного». – Возможно, повреждена мышца передней лапы.

Он открыл медчемоданчик, достал маленькую клизму, какой-то порошок в пузырьке, две ампулы с подозрительной жидкостью и шприц.

– Сейчас мы ему раны обеззаразим и подсушим и сделаем втыки от шока и витаминный. Держи крепче!

«Опять!» - чуть не вырвалось у бедного измученного хозяина, но он напрягся и снова плотно сжал любимца в тёплых ладонях. Набрав в клизму порошка, Пётр Алексеевич к радости Ивана Ильича не сунул её, куда обычно суют, а опушил раны, грубо отгибая шерсть и не обращая внимания на стоны то ли пса, то ли удерживателя.

– Есть, - закончил экзекуцию. – Теперь вколем. Держи!

Иван Ильич отвернулся. Он страшно боялся уколов и предпочитал вакцинациям самые мучительные простуды. А Дарька только чуть дёрнулся и напрягся, перестав ныть.

– Вот и всё.

Медбрат ещё раз глубоко вздохнул, отпуская затихшего малыша.

– Больше ничего не будешь делать? – с опаской спросил у лекаря. Как-то незаметно они перешли на «ты».

– Не буду, - обнадёжил тот. – Теперь ему нужен полный покой и тепло. – Защёлкнул страшный чемоданчик и приказал: - Бери на руки, а я подвину стол к батарее.