Совсем стемнело, когда Родионов оставил машину за дорогой у лесной посадки и неторопливо сошел в глубокую балку. Он встретил Полину около самого входа в землянку — она собралась к начсандиву.

— Что, не вовремя я нагрянул?

— Нет-нет, дело не спешное, могу отложить до завтра. Где вы пропадали, Сергей Митрофанович?

— Ну-ка, угадай?

— Как видно, ездили в политуправление фронта.

— Ни за что не угадаешь, Поля! Я целых две недели был в доме отдыха.

— В каком доме отдыха, что вы?

— Война еще не кончилась, а я уже успел поваляться на черноморском пляже!

— Ничего не понимаю. Вы посвежели, загорели, но...

— Сам не поверил, когда мне торжественно вручили путевку к морю. Оказывается, в Одессе открыт дом отдыха для офицеров. До сих пор не знаю, за кого молиться!

— Конечно, вам следовало отдохнуть, но я и предположить не могла, что это возможно до конца войны.

— Накупался вдоволь. Тем более, немцы не «купали» в Днестре с мая, а теперь слишком мутная вода прибывает с Карпатских гор!

Полина, заулыбалась: Сергей Митрофанович никогда не унывал, точно не испытывал груза пятидесяти с лишним лет.

— Давай-ка присядем на минутку, — сказал он, увидев нишу в боковом ходе сообщения. — Потолкуем, полюбуемся напоследок фейерверком с этой вашей галерки.

— Почему напоследок?

— Скоро же пойдем туда, — он махнул рукой в сторону Кишинева.

— Скорей бы.

— Центральные фронты начинают обгонять. Пока мы скучаем на юге, там освободили Белоруссию, начали освобождать Прибалтику. Недавно наши вступили в Гродно. И представил я себе, Поленька, двадцатый год, третий конкорпус Гая, лихо атакующий Гродненскую крепость с одними клинками...

Сергей Митрофанович рассуждал об истории, которая неминуемо повторяется: когда-то Наполеон покинул свою армию сейчас же после потери Березины, и вот теперь его незадачливый подражатель, наголову разбитый под Минском и Вильно, бросает ставку в Летцене, бежит в глубь Германии, навстречу заговору собственных генералов. Жаль, что не ухлопали его, однако этот взрыв в волчьем логове — эхо разгрома немцев в летней кампании сорок четвертого. А лето еще не кончилось, и, кто знает, каким новым эхом отзовется в Берлине предстоящее сражение на Днестре.

— Любите вы с Богачевым исторические параллели, — не удержалась Полина.

— Мы с ним доморощенные стратеги! Привыкли на сон грядущий читать друг другу лекции о военном искусстве.

— А мой масштаб — солдат.

— Ловко ты охлаждаешь нашего брата.

— Нет, почему? Просто я всякий день вижу перед собой раненых, которых надо спасать любой ценой. Ведь каждый умирающий не только уходит сам, а и уносит с собой частицу будущего.

— Правильно, правильно, Поленька. Что касается твоей профессии, то я бы, пожалуй, не мог быть врачом. Но ты и драться умеешь по-солдатски. Не догадываешься, какую новость я привез тебе?

— Что это вы сегодня загадываете загадки?

— Ладно, не стану. Давай-ка лучше поздравлю тебя, моя голубушка, с орденом Отечественной войны первой степени! — Он взял ее руку и, заглянув в глаза, продолжил с чувством: — Как бы Вера Тимофеевна порадовалась тому, что дочь ее награждена вторым боевым орденом...

— Меня? Наградили?.. — Полина даже растерялась. — За что? Не я одна была на плацдарме. Со мной были девушки.

— Они получат медали.

— Не знаю, право, Сергей Митрофанович, как можно возводить обыкновенный случай в подвиг.

— Женщина в боевой цепи, как правило, воодушевляет...

— К чему эти высокие слова? Мне прямо-таки будет неловко перед моими коллегами.

— Что касается твоих коллег, то в данном случае не они — ты оказалась на переднем крае, среди пехоты, и до конца отбивалась от гренадеров. Откуда у тебя Поля, эта интеллигентская мнительность?

Она с некоторой обидой посмотрела на него, но тут же спохватилась:

— Дорогой Сергей Митрофанович, спасибо вам за такую новость, спасибо! Пожалуйста, извините меня.

— Ладно тебе, ладно...

За рекой надвое раскроила весь плацдарм сабельная молния. Ее тонкое огнистое лезвие хрупко сломалось о гребень леса, над которым вольно раскатился первый гром.

— Ого, как подкралась гроза! — Сергей Митрофанович нехотя встал. — Поеду, нахлещет в дороге.

А ей уже не хотелось расставаться: о чем-то еще надо было поговорить с ним, вот память...

— Не обижайся на старика, никакая ты не мнительная, — добавил он на прощанье и ушел в темень ночи.