– Я зайду к Моргану вечером, – вымолвил он. – А сейчас мне нужно заняться кое-какими неотложными делами.

Леди Уиттонбери недовольно что-то проворчала, но Себастьян ушел, не слушая ее. Поднявшись к себе в покои, он вошел в гардеробную. Остановившись у двери, ведущей к Одрианне, он прислушался. Не было слышно ни единого звука. Но потом до него донеслись тихие женские голоса, легкий шорох. Закрылась дверь. Должно быть, Одрианна отпустила Нелли.

Дальше – тишина. Может быть, дневные события так измотали ее, что она решила вздремнуть.

Себастьян отошел от двери, чтобы в тишине обдумать то, что он сегодня узнал, и решить, как действовать дальше. И вообще, стоит ли дальше что-то делать. Особенно его волновали последние слова Франца и возможные сложности, к которым они могли привести.

Если это не Домино подавал объявление о встрече в храме муз, если это была не Одрианна, то кто же?

Внезапно за стеной раздался какой-то звук. Довольно мелодичный, словно разбилось что-то фарфоровое, а потом послышалось женское ругательство. Потом – сдавленные всхлипывания.

Себастьян отворил дверь. На полу валяются осколки фарфора. Портьеры задернуты. Одрианна в белом халате лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушки.

Она рыдала так отчаянно, что у Себастьяна от боли и сочувствия сердце было готово выскочить из груди. Но в ее плаче слышался гнев, к которому примешивалось разочарование. Это было невыносимо.

Себастьян подошел к жене. Если она хочет побыть одна, то скажет ему об этом, но оставить ее в таком состоянии он не может, во всяком случае, пока она не попросит его уйти.

Одрианна удивилась, ощутив его присутствие рядом с собой. Но тут же заплакала еще горше, словно он напомнил ей еще о каком-то горе. Себастьян подсунул под нее руки, поднял ее, развернулся и сел, усадив Одрианну на колени. Она уткнулась лицом ему в плечо и продолжала отчаянно рыдать.

Его объятия освободили Одрианну. Перестав бороться с чудовищной сердечной болью, она отпустила ее. В какой-то момент она едва не обезумела, потому, что так глубоко погрузилась в свое горе, как будто на свете не существовало больше ничего, кроме него. Крепче прижав жену к себе, Себастьян запечатлел на ее виске нежный поцелуй, который вернул ее в реальный мир. Подумать только, такой незначительный жест! Легкое проявление заботы. И все же от нее по телу Одрианны словно прохладный ветерок пробежал, который отогнал темные тучи бушующей в душе непогоды.

Под дуновением этого ветерка Одрианна понемногу успокоилась. Ее тело еще дрожало, но рыдания стали тише. Вынув из кармана носовой платок, Себастьян протянул его Одрианне, а затем снова прижал ее к себе.

– Ох, я устроила настоящую сцену, – прошептала она, когда наконец обрела способность спокойно говорить. – Я даже что-то разбила, хотя и не знаю, что это было.

– Ты была сердита.

– Только я не знаю, на что или на кого, – заметила она.

– Возможно, ты сердилась на него. И на меня.

– Нет, не на тебя, – покачала она головой. – Прошу тебя, не думай так. – Нет, злилась она вовсе не на мужа, хотя мысли о нем и приходили ей в голову, когда ею овладевало безумие. Ей была ненавистна мысль о том, что эта боль вмешивается в их семейную жизнь и что одно упоминание о ее отце бередит эту рану.

– Да, в основном на него, – призналась она. – И еще на себя – за то, что была слишком самоуверенна и к тому же видела плохие черты в тебе.

Одрианна, кажется, также избавилась от гнева другого рода, возникшего из-за ее праведной уверенности в том, что ее отца оговорили. До сих пор она старалась прятать свою печаль, но сегодня, сейчас она вырвалась наружу. И стала более трагичной, заставила Одрианну несколько иначе смотреть на прошлое.

Да, уверенность Одрианны в невиновности ее отца пропала, однако вера в него не исчезла окончательно. Не могла она до конца поверить в то, что он повинен в гибели молодых солдат, в их увечьях. Думать о его страхах было невыносимо, если, конечно, он чего-то боялся и действительно взял на себя большой грех. Разум Одрианны страдал от чудовищной правды, однако ее сердце не хотело и не могло принять ее.

Себастьян шевельнулся, чтобы ей было удобнее. Он прижимал жену к себе, а она все терла и терла глаза его носовым платком.

– Ты должен сейчас быть со своим братом, – наконец пробормотала Одрианна.

– Нет, я должен быть здесь, – возразил он. – Я буду рядом столько времени, сколько ты захочешь.

Подняв лицо, она поцеловала его в щеку. А потом снова уронила голову ему на плечо и позволила силе Себастьяна сдерживать ее чувства, которые все еще кипели в ней.

Во время этого успокоительного молчания Одрианна ощутила, что в ней появилось какое-то новое – сильное и приятное – чувство, дарующее ей уверенность, позволявшее ощутить собственную целостность. Оно тоже высвободилось из глубин души Одрианны со смертью ее уверенности и тронуло ее сердце воспоминаниями о проведенных вместе ночах. И это чувство заставило Одрианну понять, как для нее важны объятия мужа.