Ага. Вот отсюда и враг для всех общий: менты, суки, в народ стреляют.

А тут еще и москвичи наши решили вмешаться... Опять стрельба, опять пожары. Как же все мимо меня-то прошло - просто удивительно даже. Всё проболел. Всё без памяти провалялся. А может, и к лучшему?

И теперь, значит, власти в городе никакой нет, кроме военной - ну, на это командир и намекал. Ментов, небось, просто порвали. Нашим же мужикам, да еще пьяным, только повод дай... А кто смылся - тот без формы теперь ходит, прячется. Гайва выгорела с краю. Центр... В центре тоже, выходит, бой был. Не думаю, что наши в управлении так просто сдались. Им-то откуда могло быть известно, с чего и как... Теперь вон командир налаживает патрулирование по городу.

А пока, значит, взяли под охрану хотя бы Кислотный, они ближе. И самое главное: плотину и мосты. Ну, да... Тут, если что на плотине произойдет, никому сладко не покажется. И не только нашему городу, а все вниз по течению.

Разведка, говорит, ему нужна. А зачем в городе разведка?

Информация ему нужна, вот что. Интернет работает, говорят, только через спутники, и телефоны тоже - только проводные. Вышки отключили, значит. И спросить никого ни о чем нельзя. А о Молотове только и известий, что "зачумленный город". То есть, все же к тому варианту склоняются, что "военка" напортачила. Ага. Значит, полная изоляция. Оцепление, кордоны. Ну, это ясно.

Надо будет начать с нанесения границ нашей зоны ответственности. И с контактов с оцеплением.

Что там еще аналитики рассказывали? Исчезновения, по их данным, а других теперь и нет, происходили практически всегда в темноте и еще тогда, когда человек оставался один. Количество исчезновений, как говорят, не сокращается. То есть, если считать к оставшемуся народу, процентно даже растет. И правда, прямо эпидемия какая-то...

Ха! А я-то как раз один здесь. И в темноте.

Виктор перенес из-за головы затекшие руки вперед, бросил их поверх байкового одеяла. Поморщился в темноте.

Вот сейчас - раз, и нет меня. Приходит завтра посыльный от командира, а меня - нет. Спишут еще одну боевую единицу.

Мысли в голове крутились все ленивее и ленивее...

Пока в коридоре не послышался скрип половиц.

Тут же мелькнуло: расслабился, придурок. Где пистолет? Почему оставил на столе?

Но уже повернулась ручка, скрипнула дверь. Мелькнул было луч света из коридора, и опять стало темно. Даже кажется темнее, чем было. А потом сбоку привалилось мягкое, горячее, неожиданно нежное, до боли, до хруста, до ломоты в костях нежное.

И задыхающийся шепот:

– Нельзя сейчас никому по одиночке, нельзя... Ну, что же ты... Пусти... Не бойся... Это я...

***

И все же весна была совершенно небывалая. Старожилы качали головами и предупреждали, что не к добру это все, не к добру. А какое там добро? Народ уже стал паниковать без какой-либо информации, без руководства. А руководство края и города постепенно растворилось, как в киношном голубом тумане, и из Интернета стало известно, что все руководство теперь сидит почему-то не в столице края, а в небольшом городке на полпути к соседней области. Правда, говорят, губернатор в аварию попал, но это никого почему-то не расстроило.

Пару недель после событий на Гайве, а особенно после того, как разгромили управление внутренних дел, мужики отрывались по полной. Центр города сверкал битым и раздавленным в порошок стеклом, как раньше бриллиантами в витринах, которых теперь не было.

Почти не было и машин на улицах.

Кто с нормальной головой и со своим транспортом сунулся бы в центр? Дураков нет! Да и оставаться в городе... Заявления об увольнении, об отпусках - очередных или просто без оплаты, лишь бы не ждали на работе, так и сыпались на столы кадровиков. А тем и передать их было некому на подпись зачастую, потому что руководство само увязывало вещи и заливало запасные канистры бензином.

Билетов на поезд не было. Просто не было. Ни одного. Более того, в кассах, полузакрытых стальными ставнями, отвечали сквозь решетку, что и ждать и стоять тут нечего, потому что в связи с аварией на линии поездов не будет до окончания ремонта. Не стало вдруг и проходящих поездов. Как-то в один день все было сделано так, что поезда пошли вокруг, другой веткой, через Казань. Ну, правильно ведь - ремонт.

А самолеты совсем перестали летать. Говорят (те говорят, кто сумел добраться до Большого Савино в эти дни, кто туда сразу кинулся), что самолетов в аэропорту вообще нет, даже военных, которые всегда стояли за забором, и все здания заняты солдатами, которые гоняют посторонних и даже иногда стреляют в воздух, если приближаешься.

По городу все еще ходили трамваи и троллейбусы, но автобусов практически не было видно: водители заправились, на линию вышли, а обратно в парк не вернулись. Ну, понятное же дело - в такой момент можно и подзаработать, вывозя народ, а можно просто загрузить собственную семью и вещей побольше.

Нужен был только толчок, как команда, чтобы все вдруг ринулись из города куда угодно, лишь бы подальше.

День становился все светлее, ночь - все короче. Народ разговаривал о пропажах теперь уже в открытую, потому что не где-то там от кого-то и кто-то слышал, а вот, прямо в соседней квартире. Или, не дай бог, в своей семье. При этом очередные заявления о пропажах подавать было уже некуда: в райотделах милиции по изгвазданным полам сквозняки из разбитых окон носили какие-то обрывки бумажек и пепел.