Он поэтом оставался до конца. Так, в графе «возраст» он указывал: поздняя осень.

Память – ни к черту! Даже не помнит, что сама же в холодильник и положила. Так мечтательно: «Схожу-ка в холодильник, попытаю счастья…»

Перед одной женщиной хочется снять шляпу, перед другой – все остальное.

Когда все бандиты стали крупными руководителями, то здесь уж церковь отмолчаться не смогла – и причислила их к лику святых.

Как часто след в истории оставляют те, кто плетется в хвосте! Еще не поняли? Смотрите на примере: если пробежит сороконожка, мы увидим только след двух лапок. Разумеется, последних. А где же предыдущие? Затоптаны!

Шутки юмориста Марапульцева – это вчерашний день, и об этом он, конечно, знает сам. Но планку до уровня сегодняшнего дня он снижать пока не собирается.

Сам не видел, но рассказывают знающие. Конец 60-х, где-то так.

Одна донецкая мещанка слыла завзятой театралкой. В театр она ходила не одна, а с домработницей. Где-то на пятой минуте спектакля она домработницу оставляла. Чтобы та следила за сюжетом. Так и говорила: «Я оставляю Дуню на сюжете», а сама торопилась в буфет, где ей все были несказанно рады и, между прочим, так и восклицали:

– Заходите-заходите, все готово! Вот любимый ваш репертуар – три пирожных и одно глясе!

Он хочет, чтоб его любили бескорыстно…

Глупость в нем укоренилась настолько, что стала его брендом…

Кирял и Мефодий.

Пока не поздно, пока война еще не началась – нужно срочно обратить всё в шутку!

В стране проснулась совесть. Как вулкан…

Его сняли с предвыборной гонки за откровенный подкуп избирателей: N. был подкупающе чист, умен и профессионален. За что и поплатился…

Ах, как же ловко я их вокруг пальца! Инфляция подобралась и к моему карману, потирая руки в предвкушении. Но только глядь туда – а он пустой…

Я выгляжу так молодо, что все интересуются: как мне удалось так сохраниться?! Отвечаю без утайки: о, это приходит не сразу, а только с опытом, только с годами.

Артист кланялся, как дрессированный медведь. Было чувство, что где-то за кулисами его поджидает кусочек сахара…

Да, она живая! И я в этом убеждался не однажды. Так, если во время чтения поплевать на пальцы и ими эту книгу пролистать – все, у книги тут же нервный стресс! Я не такой, я книгу обожаю: не плюю на пальцы никогда. Прочитал, поцеловал в обложку…

Честно говоря, ожидал другого. А случилось сто сорок девятое. Лучшее сто сорок девятое на свете!

Мои соседки, мать и дочь, выходя на улицу в мороз, натягивают на себя немыслимые тряпки, – самим смешно, – и тут же поясняют: «Мы как пленные французы под Полтавой!»

Почему у человека два глаза?

Согласитесь: за этим миром нужен глаз да глаз.

Теперь считайте…

Он много лет переписывал завещание, добиваясь литературного совершенства. Ему уже девяносто, а он текстом еще недоволен.

А было так. Говорили мы по телефону. Тут она внезапно осеклась:

– Извини, не телефонный разговор! Лучше я с тобой об этом лично…

– Ну хорошо.

Пришла ко мне. Я в нетерпении:

– Ну что?

И вдруг смутилась: