Дальше в программе говорится о широком развитии профессионального образования для лиц от семнадцатилетнего возраста в связи с общими политехническими знаниями. В первые годы существования Наркомпроса шел опор о том, как это профессиональное знание увязывается с политехническим. Я вспоминаю целый ряд заседаний, на которых обсуждался этот вопрос. Люди не понимали, что это значит — увязывать профессиональную подготовку с политехническими знаниями. Что же касается самого политехнического образования, то оно у нас первые годы было в большом загоне. Это объяснялось тем, что спецам казалось, что все эти наши «максимальные» требования об увязке профобразования с политехническим образованием, все эти новые подходы, которые мы старались провести, все это казалось им делом весьма мало приемлемым. Так вот, в области таких общих разговоров дело приблизительно оставалось до 1920 г., даже до начала 1921 г. Этот вопрос был сдвинут с мертвой точки в 1921 г. Здесь сказалось, с одной стороны, давление профсоюзов, а с другой стороны, — комсомола по вопросу о необходимости технической подготовки. И вот партсовещание, которое было в 1921 г., подчеркнуло особую важность развития технического образования. Собственно говоря, с 1921 г. профессионально-техническое образование и стало более или менее развиваться. Сейчас у нас в отношении высшего образования возник целый ряд проблем. В партийной программе есть пункт, который говорит о необходимости открытия широкого доступа в аудитории высшей школы для всех желающих учиться, и в первую очередь для рабочих. Осуществление этого, как вы знаете, проведено через рабфаки. В рабфаках учится 33000 рабочей молодежи, которая главным образом подготавливается через рабфаки в вузы. Кроме того, доступ в вузы в последнее время происходит через так называемые рабочие университеты. Что такое рабфаки, это, конечно, знает всякий в достаточной мере. Что же касается рабочих университетов, то они являются очень интересной формой работы. Они стали стихийно создаваться в последние годы. В годы разрухи, в первые годы вообще школы взрослых были в зачаточном состоянии. Но вот года два тому назад рабочие подняли вопрос о создании именно рабочих университетов. Инициатива исходила от самих рабочих. А затем эта форма образования стала довольно быстро расти, так что в прошлом году, например, по одной Москве было 8 рабочих университетов. Теперь по РСФСР — 40 рабочих университетов с 12 тысячами учащихся (отказано в приеме за неимением мест 71 % подавших заявления).

Эти слушатели не представляют собой вузовцев в настоящем смысле слова. Они представляют собой рабочих с производства. В рабочие университеты пошла не молодежь, а рабочие от станка, которые занимаются, не отрываясь от производства, и которые пришли со своими вполне определенными требованиями. В прошлом году на конференции рабочих университетов была чрезвычайно любопытная картина. Обыкновенно у нас везде преобладает молодежь. А тут вы видели довольно пожилых рабочих, по многу лет бывших на производстве, пришедших со своими, очень определенными требованиями. И вот эти требования, которые они выставляли, носили довольно своеобразный характер. Они предъявили требование не обычного профтехнического образования, какое обыкновенно молодежь выставляет, а предъявили требование на политехническое образование — как раз требовали дисциплин общего характера, вроде технологии, указывали, что они им необходимы для того, чтобы им можно было лучше разобраться во всем производстве в целом. Это характерно в том отношении, что молодежь хочет получить прежде всего квалификацию, а вот рабочие от станка говорили, что навыки у них есть, приобретены, а вот осмыслить, обобщить — это необходимо. Программа рабочих университетов в значительной степени продиктована была самими рабочими. В этом отношении они представляют интересное явление. Я была на одном из выпусков такого рабочего университета при 2-м МГУ, и там были интересные высказывания рабочих. Один рабочий говорил: «Раньше я не представлял себе совершенно, что это за наука такая, казалось — это вещь простая, а вот позанимавшись, я только теперь понимаю, как мне надо учиться, и горизонты мне открываются, что я должен охватить, а раньше представления у меня не было». Другой рабочий рассказывал: «Странное дело, занимались мы естествознанием, а я по партийной линии скажу: раньше бывало так, все бегаешь в район, если докладчик не пришел, все в район. А теперь я вот занимался естествознанием, а стал увереннее во всем, во всем лучше разбираюсь, не придет докладчик, я сам справлюсь. Естествознание повлияло на меня так, что я стал в обществоведении, в партийных вопросах лучше разбираться!» И несколько человек из выступавших говорили, что занятия более углубленные, более научные занятия, хотя и по другим дисциплинам, дают им возможность глубже подходить к вопросам партийным. Интересно тут было также выступление студентов 2-го МГУ. Один из студентов говорил: «Я рабочий, я вот во 2-м МГУ занимаюсь третий год, и только на третий год я научился заниматься по-настоящему. Я знаю все трудности, которые рабочий испытывает при учебе более углубленной, и вот я знаю, как к товарищу из рабочего университета подойти, как ему помочь». Интересно также, что именно рабочие университеты поставили вопрос о выезде лекторов на фабрики, о постановке лекций на фабриках и заводах. Эти лекции, насколько я знаю, довольно удачно начинают проводиться. Учащиеся рабочих университетов растолковывают слушателям то, что говорит профессор, переводя это на язык понятный, близкий рабочим; это создает новую политпросветскую форму работы, наука приближается через рабочие университеты к массам. Что по этой линии как будто пойдет дальнейшее развитие, указывает еще и следующее: ректор 1-го МГУ т. Вышинский как раз поставил вопрос о том, что надо как-то ставить дело таким образом, чтобы кончающие, например, физико-математический факультет учились передавать свои знания массе. А то они в чистую науку ухолят. А как передать массе свои знания — этого они не умеют. Он ставил вопрос двояко. Во-первых, что необходимо с первых же курсов всех отделов, всех факультетов ставить политпросветский вводный курс, который бы указывал на то, как надо подходить, к массе, и чтобы через все курсы проходила такая популяризаторская работа. А с другой стороны, он поставил вопрос о том, чтобы добавочный год поставить с целью популяризации, чтобы человек выучился популярно писать, популярно читать лекции и т. д. Вопрос о популяризации у нас один из больных вопросов. То, что у нас называется популярной литературой, часто совершенно не популярная литература, а просто хлам никуда не годный. Человек думает, что если он напишет книжку так, чтобы не сказать ничего, кроме общих фраз, то это называется популярной книжкой. Мы к этому вопросу с разных сторон подходим. Думали, нельзя ли где-нибудь при ГИЖе (Государственном институте журналистики. — Ред.) создать школу популяризаторов, чтобы люди, научно подкованные, учились бы путем общения с массой, как надо популярно писать. Я знаю, что «Малая энциклопедия» пишется таким образом, что статьи пропускаются через аудиторию рабочих. Несомненно, что сейчас приходится нащупывать пути, потому что масса рвется к знанию, а чрезвычайно мало популяризаторов, которые и писать умеют популярно, и умеют популярно излагать свои мысли. Это одна из тех проблем, которые стоят на очереди, которые сейчас чрезвычайно жизненны. И Госиздат начинает об этом же говорить. Запросы присылает, что надо сделать для того, чтобы создать популяризаторов. Очевидно, он тоже чувствует отсутствие этих популяризаторов. Тут идет вопрос о смычке высшей школы с широкими массами. Сейчас к выполнению этого пункта, конечно, есть возможности. После опыта рабочих факультетов, после опыта рабочих университетов, всех этих воскресных университетов — ясно, что как будто уже намечается путь открытия аудитории высшей школы частично в различных формах для широкой массы, т. е. то, что в программе поставлено.

Далее идет вопрос о профессиональном образовании. У нас стоит вопрос о путях профессионального образования. Семилетка, конечно, ни в какой вуз не подготовляет. Кончающие рабфаки, кончающие техникумы, специальные школы проходят, в вузы. Затем у нас проходным коридором в вуз является школа II ступени.

Но беда та, что, например, кончающий II ступень идет в вуз со школьной скамьи, у него нет настоящего жизненного опыта, он часто идет не потому, что есть интерес к какой-нибудь определенной отрасли знаний, а потому, что создалось какое-то очень странное представление о том, что нет спасения без вузов. У нас нет отбора для вуза. В вуз все же должен идти человек, который интересуется определенно какой-нибудь областью знания, у которого есть стремление к углублению своих знаний в той или иной области, у которого уже есть определенный выбор той области, в которой он хочет работать. У нас же обыкновенно идут в вуз, как шли раньше, идут куда попало, куда примут, куда он может выдержать экзамен, куда может проскочить и т. д. Создался предрассудок, что, не поступивши в вуз, нельзя жить на свете, и молодежь часто говорит: «Не выдержал я экзамена и жить на свете не стоит». Между тем мы знаем такие случаи, когда студент поучится в вузе год, два года, а потом бросит. Мы видим, что по техническим вузам кончает из поступивших 10 %. Значит, масса уходит, не кончивши вуза; куда она уходит, как она применяет свои знания в жизни — это дело неизвестно, и нет никакой статистики, которая бросила бы свет на это дело. И все же каждый считает необходимым вкусить от вузовской науки. И особенно осенью, когда видишь эти кадры молодежи, совершенно неподготовленные кадры молодежи, которая хочет учиться и которая думает, что учеба настоящая, доподлинная учеба — только в вузе, то начинаешь иногда думать, что мы перескакиваем через одну ступень. У нас слишком мало учреждений, которые создают работников средней квалификации, образованных практиков, а сейчас страна нуждается не столько в громадных кадрах командного состава, сколько в гораздо более знающих — и теоретически и практически — определенные отрасли средних работниках. У нас есть квалифицированные рабочие, у нас есть инженеры, но у нас нет среднего звена — техника, который близко стоит к рабочему, который может видеть его работу, оценивать ее. У нас какой-то прорыв между низшим профессиональным образованием и высшим, у нас чрезвычайно мало среднего технического персонала. Так же дело обстоит с сельскохозяйственным образованием. Например, сейчас сельскохозяйственные профессиональные школы, сельскохозяйственные курсы (сельхозуч — это начальное образование) всего охватывают 2788 человек. В техникумах — 14 112 учащихся, а вузовцев — 20 307. Получается у нас так, что низших школ у нас совсем мало; потом средних немножко побольше, а вузовцев еще больше. Получается, таким образом, большая голова, маленькое туловище и совсем коротенькие ноги. Получается что-то вроде новорожденного ребенка. Что касается технического образования, то здесь получается та же картина: низшее образование охватывает 72 тыс. человек, куда входит и фабзавуч — 35 тыс., в техникумах учащихся 25 тыс. и 42 тыс. учащихся в вузах. Опять-таки выходит среднего образования гораздо меньше, чем высшего образования, и опять получается несоответствие. Между тем проблема подготовки квалифицированных рабочих является чрезвычайно острой проблемой. Дело в том, что раньше рабочие квалифицированные черпались в очень значительной мере из ремесла, из кустарной промышленности. У нас революция здорово разрушила кустарную промышленность. В первые годы революции кустарное производство разрушалось стихийно. Сейчас оно в известной мере возрождается, но уже идет по другим путям, и тут преемственность квалификации до известной степени нарушена. Часто уже в. кустарном промысле нет тех традиций ремесленных, тех навыков, которые были раньше; поэтому вычерпывание квалифицированных рабочих из кустарной промышленности сейчас дело, невозможное или, по крайней мере, эти возможности очень ограничены. Кроме того, сейчас требуется совершенно другого типа рабочий. Если фабрика раньше только часть работы производила машинным способом, а для другой части требовался просто ремесленно квалифицированный рабочий, рабочий с ремесленной подготовкой, то теперь для обслуживания машины при реконструкции производства требуется рабочий другого типа, требуется рабочий гораздо более подготовленный, подготовленный в специальной школе, знающий технику, машину, умеющий ею управлять. А у нас ничтожнейшая подготовка. Если мы исключим фабзавуч, который стоит на правильной линии, — конечно, в фабзавуче есть дефекты, но дефекты, которые могут быть выравнены, — то увидим, что у нас проблема не разрешена, не разрешена в том отношении, что нам надо обращать колоссальное внимание на низшее профессиональное техническое образование. Конечно, один Наркомпрос тут не справится; тут нужна колоссальная помощь со стороны хозяйственников. Промышленность именно и заинтересована в подготовке кадров новых квалифицированных рабочих, квалифицированных рабочих нового типа. В этом отношении, например, вся западноевропейская литература представляет собою доказательство того, как даже самые реакционные слои сознают необходимость этого. Вот, например, Отто Каммерер пишет: «Основная идея развития машинной техники — использование в рамках разделения труда человека не как мускульной машины, а как мыслящего существа. Главным средством осуществления этой идеи является распределение электрической силы, Потребность в обученных рабочих останется и будет все расти. Современная подготовка квалифицированных рабочих будет иметь большее значение, чем страхование на случай болезни и старости, ибо неквалифицированный рабочий будет так же мало пригоден для работы, как больной. Государство, которое не будет заботиться о подготовке квалифицированных рабочих из среды подрастающего поколения, может очутиться в таком положении, как если бы оно послало деревянные суда с пушками, заряженными с дула, в бой с панцирными линейными судами со скорострельными орудиями». У нас подготовка квалифицированных рабочих слаба. У нас ведь квалификация в процессе работы получается, в процессе работы один от другого учится, а что касается систематической подготовки, то она равняется почти нулю: на тысячу рабочих приходится около четырех человек, кончивших школы фабзавуча. Это ничтожное количество, которое совершенно растворяется в общей массе рабочих. Таким образом, вы видите, что в этом отношении дело у нас обстоит очень остро. Точно так же дело обстоит и в сельском хозяйстве. Мы хотим крупного кооперированного сельского хозяйства, ставим ставку на кооперирование, а работников низшей квалификации не подготавливаем.

Точно так же и со средним профобразованием дело обстоит чрезвычайно плохо. Конечно, какие-нибудь двадцать пять тысяч учащихся в индустриальных техникумах или 14 тыс. учащихся в сельскохозяйственных — это капля в море. Поэтому у нас здесь постоянная прореха, постоянный недостаток. Вот этой организующей практической силы у нас постоянно не хватает. Кроме того, надо заметить, что даже кончающие наши техникумы являются недостаточно подкованными в практическом отношении. Это происходит потому, что обучение в наших техникумах бывает недостаточно поставлено на практическую ногу. Тут у нас очень часто влияет старое. В прежние времена учение ставилось там очень отвлеченно. Часто проводили сравнение между кончающим у нас индустриальный техникум и кончающим немецкий индустриальный техникум. Так вот, оказывается, что немец прекрасно знает массу практических вещей, может сейчас же взять машину и поправить, может все проверить, он может самостоятельно руководить рабочими. А наш техник, окончивший техникум, практически не может руководить рабочим. В силу этого создается такое положение, что нашей промышленности недостает умелых рук; ей нужно больше таких техников, которые могли бы справляться с практическими задачами. Это, конечно, тесно связано с постановкой технического образования и с общеобразовательной школой. Все это связано одно с другим. Одна из самых острых проблем, которые существуют, — это постановка нашего профобразования, усиление его низшими кадрами, углубление и укрепление средних кадров и больший отбор принимаемых в высшие учебные заведения. Нам надо добиться, чтобы не такой массой шли в вузы, а чтобы туда шли более подобранные и более приспособленные кадры.

А это станет только тогда возможным, когда на прочной основе будет среднее техническое образование.

Ну, наконец, последнее. Последнее, о чем говорится в программе, — это о необходимости «открыть и сделать доступными для трудящихся все сокровища искусства, созданные на основе эксплуатации их труда и находившиеся до сих пор в исключительном распоряжении эксплуататоров» [41] . Надо сказать, что в смысле экскурсионном, в смысле посещения музеев мы здесь сами не замечаем, чего мы достигли, мы не замечаем, что здесь достигли наибольших результатов. Это особенно бросается в глаза иностранцам. Я помню, как здесь была одна американка, преподавательница, которую больше всего поразило то, как у нас ведется экскурсионная работа, как у нас проводятся экскурсии в целый ряд наших музеев, в частности в наш исторический музей, в картинные галереи и т. д. и т. п. Она рассказывала, что у них в Америке ничего подобного не существует. Там нет такой широкой ориентации на массы. У нас же эта ориентация на массы принимает большие размеры в смысле экскурсионном, в смысле доступа к памятникам искусства. В этом отношении мы продвинулись значительно вперед.

Подводя итоги того, что мы достигли, я должна сказать, что в смысле содержания преподавания и в смысле понимания проблем мы значительно продвинулись, мы теперь ясно все эти проблемы сознаем. Они не так отвлеченны, как были раньше. Но в смысле количественных достижений у нас есть еще такие прорехи, как безграмотность, как недостаточное развитие школ общеобразовательных, как неправильное соотношение между низшим, средним и высшим профессиональным образованием, как недостаточная увязка с производством. Тут у нас имеется целый ряд таких вещей, с которыми надо покончить, над которыми надо работать, чтобы их изжить, ибо без этого те правильные основы, которые отмечены в программе партии, искажаются. Мы не достигнем наших целей, если у нас не будет широкой общеобразовательной базы, если у нас профессиональное образование не будет ориентироваться полностью на производство. Если оно не будет иметь в виду широких масс, если наше образование не будет создавать новых путей овладения знаниями массами, тогда мы не сможем осуществить строительство социализма так быстро, как нам хотелось бы. Здесь необходимо продвигаться по всем линиям с очень большим напряжением, с очень большой организованностью, чтобы все это проделать, ибо иначе произойдет чрезвычайно непроизводительная затрата сил, я бы даже сказала, — расточительство сил. Вот то немногое, что я хотела сказать.

1928 г.

В сентябре 1909 г. Владимир Ильич писал: «Историческая задача пролетариата — переваривать, переучивать, перевоспитывать все элементы старого общества, которые оно оставляет ему в наследство в виде выходцев из мелкой буржуазии» [42] . Это было написано за восемь лет до Октябрьской революции. Но, само собой, при диктатуре пролетариата эта задача не отпадает, а, напротив, приобретает исключительно важное значение.

Стоящий у власти пролетариат стремится прежде всего создать социалистическую базу производства, создать путем законодательства, путем целого ряда мероприятий такие хозяйственные условия, при которых мелкое производство безболезненно будет переходить в более совершенные, производственно-кооперативные формы. Мелкая собственность постепенно отомрет, а вместе с ее отмиранием отомрет и мелкособственническая психология, мелкособственнические предрассудки. Вот почему и Советская власть и партия обращают так много внимания на экономику, на хозяйственное строительство.